СНЯЩИЕСЯ
– ...Так что самое главное при занятии позиции, – в холодном тумане раздаётся голос майора Трухлина, – это не только выкурить комаров, но и довести каждому солдату, где находятся отхожие места, иначе всё загадят. Правда, конечно, от всего не убережёшься. Вот, помню, был у нас такой случай. На вечернем построении посчитали – нет бойца. Времена неспокойные, вокруг враждебное население, мало ли – усилить посты, прочесать территорию. Искали долго, уже собирались устроить местным очередной шухер, но тут боец нашёлся. Оказалось, этот паразит провалился в нужник, застрял, никого не дозвался и не дождался, да так и заснул. А теперь, внимание, на сцену выходит полковник Кривоблоцкий. На ходу расстёгивая с трудом застёгнутый китель, на сцене он задерживается недолго и тут же скрывается за деревянной дверцей нужника. Раздаются очистительные звуки облегчения, затем крик ужаса, потом деревянная конструкция разлетается, и полковник – боевой офицер, отличавшийся бесстрашием – бежит прочь со спущенными штанами. Недалеко, но всё же. Да, а солдату повезло: Кривоблоцкий, конечно, всадил в туалетное чудище две пули, однако раны оказались не смертельными. Это, кстати, был у нас единственный случай, когда раненый боец содержался в отдельном, специально для него выделенном строении – поскольку ещё месяц от бедняги так несло, что рядом мог находиться только фельдшер Трофимыч, да и то недолго и по делу.
– А вот у нас была история... – слышится голос Крайнева.
– Так вот, – будто не замечая, перебивает майор, – я рассказал вам это не только для того чтобы вас немного подбодрить и согреть, и не только для того чтобы предупредить, где нам придётся справлять нужду, если мы застрянем тут надолго.
– Прошу прощения, – вклинивается голос Вульфа, – так куда, вы говорите, справлять?..
– Что?.. А, за шкаф. Да, так вот, я хочу, чтобы вы на примере осознали, какую шутку может сотворить с человеком его воображение. Ведь в то самое мгновение, когда Кривоблоцкий стремительно удался от толчка, он ощущал ту же дрожь по коже, тот же нестерпимый ужас, что и первобытный человек, провалившийся в логово саблезубого тигра. Силой самовнушения он, можно сказать, сотворил из несчастного рядового какого-то монстра.
– Весьма любопытно, – снова произносит Вульф, отдаляясь. – Так вы хотите сказать, что в данный конкретный момент мы находимся в плену чьего-то воображения?
– Не исключено. Иначе я не вполне представляю, как можно объяснить это странное свечение, звуки из-под пола и то, что мы никак не можем отсюда выйти. Крайнев! Маврилюк!
– Я! – отвечают оба с готовностью.
– Подъём! Сейчас ещё раз попробуем.
Полумрак приходит в движение. Под краткие команды двух младших командиров в сумеречном свете начитают различаться поднимающиеся силуэты. Все направляются к двери.
– Взяли! Подняли! Раз-два-три! Раз-два-три!.. – импровизированный таран, собранный из разобранной мебели и старых деревянных швабр, гулко и ритмично бьётся о дверь. Так проходит десяток-другой минут. Затем силы штурмующих слабеют, и таран падает на пол. Дверь не поддаётся. За ней не слышно ничего.
– Отставить, – говорит майор. – Ещё раз попробуем через окно. Выполнять!
Тяжело дыша, полувоенное отделение разворачивается и направляет своё оружие в сторону окна, откуда веет холодом, поскольку оно уже почти выбито, и было бы давно выбито до конца, если бы не железная заоконная решётка, неподвластная человеческой воле.
Удар за ударом, выбиваются остатки стекла, но решётка даже не гнётся. Через окно с новой силой врывается зимний воздух. С высоты третьего этажа не видно ничего, кроме тумана и пустоты.
– Отставить, – произносит майор. – Заткнуть окно.
Маврилюк с четырьмя солдатами закрывает оконный проём шаткой конструкцией из мебельных щитов. Становится теплее и темнее. Свет запертым людям приходится добывать из мобильных телефонов, которые в плане прямого назначения стали бесполезны.
– Дело не шуточное, – резюмирует майор. – Нужно искать выход. Все ко мне, устроим мозговой штурм. Каждый должен высказать какую-нибудь идею, от самых разумных до самых фантастических, у кого что есть. Начнём с младших и далее по старшинству. Рядовой... как вас там? Докладывайте.
– Рядовой Щеглов. Ломать двери надо, товарищ майор. Мы все так думаем, – произносит один из солдат, и его поддерживают остальные: "да, так точно". Потом он добавляет: – Или окно выносить, других вариантов нет. – И его снова поддерживают боевые товарищи.
– Понятно. Маврилюк?
– А я предлагаю ещё раз покричать в окно. Вдруг всё-таки кто-то услышит.
– Ясно. Альтер?
– По-моему, нам нужно выйти в другое измерение. Я имею в виду, что всякая задача такого рода решается путём выхода за пределы искусственно навязанных исходных условий. То есть, применительно к данному случаю, следует поискать выход не только через дверь или окно, но, например, через пол или потолок. Или выйти не вещественно, своими телами, а в виде поля, излучения. В нашем случае, скажем, это будет значить установить радиосвязь.
– В принципе, интересно, но как это сделать конкретно?
– Я могу, – вмешивается Ленинградцев. – Давайте я сделаю радиопередатчик. Я знаю азбуку Морзе. Только мне понадобятся детали, паяльник, припой...
– Опять же, теоретически интересно, только у нас электричества нет. Ещё идеи? Крайнев?..
– Прошу прощения, – слышится голос Вульфа из-за шкафа. – Но у меня сложилось устойчивое впечатление, что здесь не стена, а перегородка из фанеры.
– Ага. Так. Взвод, слушай мою команду. Долбить стену, где покажет профессор. Выполнять!
Всеобщий шум, возбуждённое пыхтение и сопение, затем сосредоточенный стук – и вот за простенком с вёдрами, швабрами и прочим клининговым хозяйством образуется проход в другую комнату, а затем – в коридор. Из-под двери кабинета, у которой ненадолго задерживается сводный взвод, заметно тянет нехорошим холодком.
– Что-то я не совсем понимаю, – задумчиво произносит Крайнев, – куда все подевались, что вообще происходит...
– Да, мне это тоже не нравится, – соглашается майор, – ну да ничего, сейчас выберемся, и всё будет в порядке.
– Не уверен, – произносит Крайнев, и наступает продолжительное молчание.
Коридор, поворот за поворотом, тянется и тянется. Двери, уходящие в изломанную бесконечность ровными рядами, в основном, не заперты, однако людей за ними нет, и взять там нечего. Некоторая странность происходящего усугубляется тем, что нет ни одной лестницы, ведущее вниз. А вверх идти не хочется. Кроме того, идущий впереди майор как-то сразу решил двигаться по правилу левой руки, а обе встреченные лестницы попадались справа. Идущему рядом солдату было вменено в обязанность методично открывать попадающиеся двери; следующие за ним, каждый в свою очередь, заглядывали внутрь, по первому времени проводили там какое-то время, изучая интерьер, отчего-то в точности повторяющий с таким трудом покинутое майорское обиталище, потом стали ограничиваться беглым осмотром и кратко рапортовали об отсутствии полезных результатов, а затем перестали делать и это.
Через некоторое время Вульф начинает отставать и просит о небольшой передышке. Майор объявляет привал в случившейся рядом комнате, на всякий случай оставив двух солдат придерживать дверь открытой.
– Виноват, – оправдывается Вульф, – возраст. Однако же я и не предполагал, что здесь такие длинные коридоры. Снаружи здание выглядело совершенно обыкновенным. Кроме того, между нами, я ведь здесь когда-то работал. Тут ведь был наш институт. Не думал, что можно так всё перестроить; ох уж эти военные...
– Между прочим, у меня в кабинете висит план эвакуации, – отвечает майор, – вы могли бы заметить. Конечно же, на нём нет ничего подобного тому, что мы тут наблюдаем. А наблюдаем мы знаете что? Да то, что мы, вне всякого сомнения, находимся под воздействием коллективной галлюцинации. Либо, как вариант, коллективного гипноза. Вопрос в том, как из этого состояния выйти.
– Случаи массовых галлюцинаций имеют, как правило, вполне рациональное объяснение, – утвердившись на табурете и опершись о стол, за которым привычно уселся майор, профессор, отдыхая, начинает излагать материал. – А те, которые такового не получают, обычно признаются либо недоразумением, либо вымыслом. Прежде всего, следует оговорить, что именно относится к массовым галлюцинациям. Некоторые ошибочно полагают, что таковыми являются, например, огни святого Эльма, миражи или, скажем, вертикаль власти. Нет, всё перечисленное характеризует явления иного класса. Так, огни святого Эльма, то есть свечение верхушек корабельных мачт, наблюдаемое в определённых погодных условиях, действительно существует вне зависимости от наблюдателя – и только благодаря непониманию человек наделял когда-то эти заурядные электрические разряды статусом чуда. Миражи, в свою очередь, известны всем присутствующим, надеюсь, из школьного курса физики как оптический обман зрения. То, что представляется глазу наблюдателя, хоть и отсутствует в наблюдаемой области, но всё же реально где-то существует. Поэтому и во втором случае мы имеем дело отнюдь не с какими-то там чудесами, а с противоречием между ожидаемым и реальным. Что же касается третьего случая, пардон, вертикали власти, то она относится к разряду фантазии, самовнушения и пропаганды, под которую реальность подстраивается лишь до тех пор, пока у власть предержащих есть на то желание и ресурсы. Однако всё это не относится к массовым галлюцинациям.
– Очень интересно, – зевает майор, – но, по-моему, не слишком полезно на практике. Ещё пять минут отдыхаем – и идём дальше.
– Почему же не применимо? Просто для того чтобы предпринять практические меры, надо знать, с чем имеешь дело, а для этого неплохо иметь хоть какую-нибудь теорию. Так что же такое массовая галлюцинация? Это проявление коллективное умственного расстройства, при котором воображаемые наяву события кажутся реальными. Особую сложность представляет массовость: ведь индивидуальные умственные расстройства случаются, это не редкость, и каждый вполне может получать вследствие каких-либо физиологических нарушений – из-за прямого повреждения органов чувств, отравления или иных факторов – зрительные, слуховые, вкусовые, обонятельные или осязательные ложные сигналы. Однако при этом каждый получает сугубо индивидуальный сигнал, наблюдает индивидуальную галлюцинацию. А чтобы всеми наблюдалась одна и та же галлюцинация, нужно, кроме всего прочего, чтобы картинка, замещающая реальность, была одной и той же – или, точнее, представлялась таковой. Например, зеваки видят в небе аэрозонд. Они ничего не знают о метеорологическом обеспечении, они отравлены выхлопными газами и фантазиями бульварных газет об инопланетянах, поэтому, не сумев идентифицировать наблюдаемый объект, массово принимают его за космический корабль пришельцев. Между прочим, на их месте какие-нибудь древние греки вообразили бы себе небесную колесницу и сочинили бы ещё один миф. Потому что у каждой эпохи своя мифология, свои галлюцинации.
– Да, занятно. А в нашем случае? Ведь у нас нет культурной установки представлять себе летающего Сикорского, непробиваемые двери и лабиринт. Может быть, на самом деле Сикорский привёл в действие шашку с отравляющим газом, и мы, не покидая кабинета, видим бредовые сны, причём индивидуально?
– Товарищ майор, – слышится голос Маврилюка, – такого быть не может, потому что Сикорский был без противогаза.
– Логично. Но это не важно, поскольку мы вряд ли в состоянии чётко установить, когда именно началась наша или, допустим, лично моя галлюцинация. Это могло случиться и раньше. Например, на прошлой неделе. Мне как раз подавали подозрительный жульен... Крайнев, а вы что думаете?
– Да, в общем, ничего особенного, – отзывается тот. – Разве что могу напомнить верное средство удостовериться, что это не сон. Лично я себя уже ущипнул. – На этих словах народ приходит в некоторое оживление, раздаются лёгкие нечаянные вскрики.
– Спасибо, я в курсе. Но этот метод не годится для галлюцинаций. Профессор, вы отдохнули? Ну что же, подъём!
Очевидно, передышка пошла Вульфу на пользу. Он приободрился и даже идёт впереди колонны. Система коридоров теперь окончательно превратилась в лабиринт, где приходится отслеживать петли и приглядываться к скрытым в тени проходам. Любопытным наблюдением стало то, что, комнаты, находящиеся внутри петлей и которые, по идее, должные быть внутренними, тем не менее, в основном продолжают повторять исходный майорский кабинет и, соответственно, имеют окна, выходящие на ту же плохо просматриваемую заснеженную улицу. Интеллектуальный актив группы не придумал тому никакого разумного объяснения. Вульф хладнокровно предложил обнаруженный феномен просто приобщить к делу, а Крайнев непонятно зачем сказал: "Ничего не выйдет", на что услышал сухое майорское "отставить". Методично обойдя десяток своих кабинетов, Трухлин вооружил весь коллектив именными пистолетами и снабдил каждого увесистым запасом патронов.
Вульф на ходу, не слишком интересуясь первопроходческими заботами, увлечённо разглагольствует.
– Раз уж мы заговорили о мифах, то следует вспомнить историю о снящихся. Не слыхали? Неудивительно, это малоизвестная, но в кругу специалистов нашумевшая протошумерская история, не успевшая пока ещё войти в антологии. Она, скорее всего, относится к позднему периоду, когда дети верховного бога заснули, и мир оказался предоставлен одним только людям. Если, конечно, не считать снящихся. Тех, кто бродит сред людей, выглядит и говорит, как человек, но, всё-таки, к роду людскому не относится. Некоторые из них будто бы возвращаются из дальних странствий, иные появляются вместо погибших охотников, но на самом деле они не настоящие, они снятся заснувшим богам. И нет в них ни живой души, ни настоящего тела, и отличает их то, что они совершенно не чувствуют боли. В них нет ни любви, ни страстей. Они ведут себя как ожившие истуканы, бесцельно притворяясь людьми. Точнее, у них нет настоящих человеческих целей, потому что в действительности нет их самих. Но то, что ими движет, заставляет их искать способы до поры, до времени казаться людьми, чтобы в один злосчастный момент разыграть с человеком бестолковую, бессмысленную драму, порождение таких дремотных фантазий, которых живые люди по делам своим никак не заслужили. Прошу прощения, я вижу впереди лестницу.
– Да, профессор, я тоже вижу, – говорит майор, замелив шаг и вглядываясь во внезапно открывшуюся нишу по левой стороне коридора, с лестницей, уводящей вверх. – Сворачиваем, поднимаемся. Так что там, с этими снящимися?
– А? Да... Середина истории, к сожалению, не сохранилась. Но зато практически полностью восстановлена заключительная часть. Однажды Некто, могучий правитель, державший в страхе сопредельные племена, с многочисленной свитой охотился на барса. Зверь оказался опытным и необычайно изворотливым, он сумел миновать все ловушки и умело путал собак. Преследование продолжалось долго, и пришлось пробираться в район Смеющихся гор. И когда многие потеряли счёт дням, когда многие устали и отстали, правителю почудилось, что барс пробегает впереди, по горному склону. Правитель изо всех сил метнул копьё, то же самое сделали телохранители. Тут земля задрожала, с неба посыпались камни, и раздался громыхающий голос. "Некто! – раздавалось и в ушах, и в хребте, – ты зачем потревожил наш сон?" Некто замер от удивления и ужаса, и ответил не сразу. "Я охочусь на барса, – произнёс он. – Я нахожусь в своих владениях, и все здесь подчиняются мне. Кто со мной говорит?" В ответ небо рассмеялось невыносимо громко, и правитель упал с ног своих наземь. "Некто, – сказали ему, – здесь тебе не подчиняется никто, потому что здесь никого нет. Посмотри на своих слуг! Видишь? Они – всего лишь воздух, всего лишь звук..." Некто посмотрел на телохранителей и увидел, что те, как глиняная пыль, развеиваются и пропадают. "Некто! – снова раздался голос. – Посмотри на загонщиков, на своих поэтов, жён и всю свиту! Их тоже никогда не существовало. Они – только выдумка нашего сна..." Некто оглянулся и увидел вдали, как все его люди бледнеют в солнечных лучах, истончаются в теле и исчезают. "Некто! – в последний раз обратился к нему голос. – Ты напрасно нас потревожил. Нам хорошо в забытьи. Но если некоторые сны нас беспокоят, мы умеем от них избавляться". И увидел Некто, что сквозь пальцы его просвечивает солнце. И понял он, что сам он скоро исчезнет, и хотел закричать. Он вскочил на ноги и побежал, но ветер подхватил его лёгкое тело, и понёс по воздуху, как пепел. И последнее, что услышал Некто, прежде чем стать никем, это был усталый, но вместе с тем невыносимый безудержный смех.
Между тем, взвод, в авангарде которого шагали неумолкающий Вульф и задумчивый Трухлин, успел подняться на уровень выше и оказаться в новом коридоре, где отличия стали проявляться как раз к окончанию рассказа. Во-первых, цвет. Если этажом ниже превалировали серые тона, то здесь – возможно, благодаря несколько лучшей освещённости – стали выделяться разноцветные, по преимуществу коричневые фракции. Во-вторых, стены. Раньше они выглядели вполне современными и потому внимания не привлекали. Но теперь на них нет ни побелки, ни штукатурки – только кирпич. Это можно было бы считать делом вполне обыкновенным, типичным для новостройки или, в данном случае, незаконченной надстройки, если бы не то, что кирпичная кладка – полупрозрачна, будто она была поражена какой-нибудь неизвестной науке стеклянной болезнью. В-третьих, коридор теперь просматривался гораздо глубже, и там, впереди, наблюдался далёкий и притягательный свет.
– Поучительная история, – произносит майор. – Но всё же, касательно галлюцинаций или того, что мы сейчас видим. Как бы это можно было объяснить?
– Как-как... По-разному. У меня есть несколько гипотез разной степени фантастичности и научности. Например, существует гипотеза, что воспринимаемая нами действительность на самом деле и не действительность вовсе, а сложный комплекс общественных представлений, мнений и ощущений. Представьте себе, как видит мир какой-нибудь жук-олень. Или, допустим, лейтенант Крайнев. Или колония клопов. Для каждого вида существ мир представляется по-своему: чья-то вселенная состоит из гигантских деревьев; космос иных – повисшая над пропастью карьерная лестница; другие ищут и находят острова счастья из плоти и, главное, крови. Можно подумать, что реальность при этом остаётся одной и той же. Но следует понимать, что картина мира у каждого своя, и каждый оперирует в рамках своей картины мира. Клоп не станет штурмовать карьерную лестницу, Крайнев не откладывает личинок. Можно подумать, что мир людей одинаков для всех, но и это не так: у каждого – индивидуальный опыт и, соответственно, индивидуальное представление о мире. Чтобы действовать сообща, приходится договариваться о терминах, и это отчасти помогает унификации, но всё равно, по большому счёту, каждый остаётся при своём мнении, при своей вселенной.
– Что-то я не совсем понял. Не затруднит ли вас объяснить просто, на примерах? Я, положим, считаю, что дважды два – четыре. Неужели кто-то считает иначе?
– В точку, молодой человек, вопрос отличный. Действительно, с вашим утверждением мало кто станет спорить. В самом деле, дважды два – четыре. Осталось только выяснить, что такое это ваше два. Что такое четыре. Чувствуете? Пока речь идёт о неких абстракциях, найти взаимопонимание легко, но как только кто-то решается копнуть вглубь вопроса, под корень, под основы... В голове у человека – чёрный ящик, и снаружи – тоже чёрный ящик, внешнего типа. Между ними – интерпретатор сигналов. Человек ходит-бродит, бьётся головой, делает выводы, строит картину мира. У каждого – свои шишки...
– Предположим, я согласен, хотя мой чёрный ящик внутренне протестует. И что же из вашей гипотезы следует?
– Собственно, я её ещё не изложил полностью. Слушайте. Поскольку, как было сказано, наблюдаемая действительность – это то, что мы о ней думаем, а думаем то, что знаем из общественного мифа или, иначе говоря, культуры, то стоит только каким-либо образом устранить постоянное воздействие на нас культурного мифа, как изменится и то, что мы видим. Если электрику внушить, что он – жук-олень, то он в опорах линий электропередач начнёт видеть странную, непригодную для жизни рощу. Если у вас отнять погоны и фуражку, вы превратитесь в штатского, и мир вокруг вас изменится до неузнаваемости. Если мне докажут, что звёзды – это глиняные таблички, я, пожалуй, ударюсь в новую астрологию и смогу на этом заработать как специалист по нашумевшим шумерам. Я не знаю, как и что с нами произошло. Может быть, из нашей культуры изъяли нечто определяющее, и люди лишились опоры. Может быть, стенки индивидуальных чёрных ящиков распахнулись, в мир хлынуло их внутренне содержание, и картина мира насытилась новыми красками. Может быть, над нами проводят опыт американские друзья доктора Крайнева, испытывают новое оружие? Хотя у них и так есть разрушительное оружие непреодолимой мощи – тотальная пропаганда. Ну, я шучу. Самое вероятное объяснение – это, конечно...
– Назад!.. – кричит майор.
Он хватает Вульфа за шиворот. Но также Вульфа хватает, только уже за ногу, нечто, возникшее из того неясного свечения, которое ещё недавно притягивало и манило, а теперь, приблизившись и неожиданно распавшись на части, превратилось в огромных искрящихся червей.
– Огонь! – командует майор и стреляет сам.
Раздаётся пальба, сверкающий клубок впереди шипит и подаётся назад. Профессор охает, падает. Черви шипят, дымятся и ретируются, исчезая вдали, и постепенно перед группой открывается вид на пространный, неожиданно огромный зал. Сторонний наблюдатель, попав сюда из праздного любопытства, мог бы подумать, что высота потолка рассчитана, по меньшей мере, на свободное прохождение всадников с копьями и даже приветственное подбрасывание героев. Нет, потолок настолько высок, что его попросту не видно. Вероятно, именно поэтому стоящая в центре зала колонна с вьющимися вокруг неё вытесанными ступенями больше похожа на башню, где-то далеко вверху упирающуюся в недостижимую высь.
Возглавляет восшествие по лестнице по-прежнему Трухлин. Держа в одной руке пистолет, другой он то и дело касается поверхности колонны. Он периодически поглядывает в сторону, на теперь уже угрожающую пустоту свободного пространства.
Следом за ним, поддерживаемый с двух сторон солдатами, переставляет ноги Вульф, не переставая при этом рассуждать вслух.
– Всё-таки, – распространяется он, – торжество иррационального над рациональным, как мне кажется, должно быть рациональным. Я хочу сказать, что во всём этом безобразии должен быть какой-то смысл. У всякого бреда есть своя логика, должна она быть и у превращения здания института в лабиринт, равно как и у существования электрических червей с гигантской лестницей. Поскольку весь наш опыт говорит о том, что в реальности для наблюдаемых метаморфоз нет никаких предпосылок, остаётся предположить невероятное и топать вверх, к победе разума, и по пути соображать, из чьей черепной коробки в реальность вырываются кошмары.
– Соображать нечего, – доносится голос Крайнева, идущего следом. – Ничего у вас не выйдет. Это всё придумал я.
– Да ну! – реагирует Альтер, шагающий за ним. – А зачем?
– Я не шучу! И не зачем, а почему. Я всё прикидывал и сомневался, но теперь вижу, что происходящее похоже на одну из компьютерных игр, в которые я резался в детстве.
– И почему же вы приписываете эту заслугу исключительно себе? Я тоже играл в игры. Правда, в моём лабиринте нужно было спускаться в подземелье, и там, кстати говоря, ещё должны были быть гигантские пауки.
– Вот видите, а у нас никаких пауков нет, и мы не спускаемся, а поднимаемся, и тут, на высоте, возможны разве что какие-нибудь гигантские комары. Да, ростом с человека, высасывающие мозг. Был такой мультик...
– Молчать! – кричит майор.
Все замолкают, и кроме шагов становится слышно нечто постороннее: из окружающей пустоты доносится беспокойное металлизированное жужжание. Шум нарастает, приближается, затем проявляется его визуальное воплощение – поблескивающие, полупрозрачные, ожидаемых невероятных размеров комары.
– Огонь! – командует майор и стреляет в дребезжащее облако. Оно замыкает колонну в кольцо и начинает изучающее кружить; то и дело из него отделяются особо любопытные создания, подлетают, испытующе протягивают хоботки. На этих любопытствующих сосредотачивается огонь, и они разлетаются на железные осколки и стеклянные брызги.
– Быстрее наверх! – кричит майор, и, хоть в общем лязге его едва слышно, всем и так становится видным потолок. Постреливая в кружащуюся люстру, один за другим люди добираются до двери, за которой открывается затянутое тучами снежное небо.
– Вот и следующий уровень, – говорит майор, когда дверь уже закрыли, а толком посмотреть по сторонам и, главное, с крыши вниз ещё не успели. – Крайнев, прошу иметь в виду: нафантазируете что-нибудь такое же или хуже – пристрелю.
- См. также: Предыдущая часть, Продолжение