КАМЕНЬ, ГИПС И МЕТАЛЛ
Были, конечно, дела и поважнее, но Альтеру не давали покоя вот уже почти весь день две незамысловатых строки: "Земля имеет форму шара, // А шар похож на рыбий глаз". Что с ними делать? Отнести к разряду курьёзов, вполне пригодных для антологии творчества слабоумных, попытаться как-то переделать, чтобы избавить стихотворение от сумасшедшинки, или просто выбросить из головы? Последнее, всё более соблазнительное, увы, никак не получалось, и, совершенно устав носиться из угла в угол со своей поэтической головоломкой, он решил покончить с субботним затворничеством и развеяться – пообщаться с народом, попробовать на вкус свежий осенний воздух.
В то самое время, когда он неспешно прогуливался по Андреевскому спуску и, задержавшись у лотка с матрёшками в стиле генсек-арт, без всякой цели торговался с разговорчивым продавцом, трое нам уже знакомых творческих натур, не то чтобы не обременённые занятиями, но явно предпочитающие созидательному труду всякие прочие занятия, сидели в кафе неподалёку от Замка Ричарда, медленно пили коньяк и увлечённо беседовали.
– ...потому что здесь, – говорил Винарский, – разные стратегии поведения: мужчины, чтобы понравиться женщинам, пытаются выглядеть умнее, а женщины, чтобы понравиться мужчинам, – наоборот. Какая стратегия вернее? Я вот думаю, что будущее принадлежит вам, – он кивнул в сторону своей собеседницы, – потому что зачем же выполнять чёрную работу своими мозгами, если можно использовать чужие? Возьмём, для примера, ближайших к нам по духу животных – собак. Когда-то это были хищные звери, знавшие толк в поросятах. А теперь – посмотрите на пуделей! Танцуют на задних лапках, носят милые причёски. Между прочим, эту породу первоначально выводили как охотничью – чтобы гоняться за водоплавающими. Птицами. Правда, не верится? Ну, это было в седую старину...
– ...а вот мне, – говорила Ленка, – возраст совсем не важен; я влюбляюсь в интеллект. Ведь с молодыми людьми часто уже на второй день бывает скучно, когда они двух слов связать не могут.
– Это всё издержки современного образа жизни, – воодушевился Винарский, пододвинулся чуть ближе и тут же пояснил: – Людям просто не о чем, незачем и, можно сказать, нечем говорить. Нет нормального гуманитарного образования. С другой стороны, возьмём, допустим, вашего покорного слугу. Я, как и мои однокурсники, легко удерживал девушек неделями.
– Неделями? – удивилась она, не прерывая попыток наколоть вилкой полупрозрачный кусочек лимона. – А, простите, при помощи чего?
– При помощи рук, – подмигнул он единственным зрячим глазом, – при помощи слов, – он приблизился к ней, слегка наклоняясь, – а также загадок. Вот, например, – он подобрался своими пальцами к руке собеседницы. – Ну-ка, Ленка, на коленки, на коленки ну-ка, Ленка!
– Что вы, это не совсем прилично! – вилка замерла в воздухе.
– Ну, разве бы я себе такое позволил, да ещё в первый день знакомства? – выдержав небольшую паузу, Винарский изловчился заглянуть даме в глаза. – Это не неприлично. Это скороговорка!
Ленка рассмеялась.
– А, теперь понятно, – сказала она. – Я тоже, когда была маленькой, любила придумывать загадки. Только их нельзя было отгадать. Хотите попробовать?
– Конечно, – заверил даму кавалер и принялся покачиваться на стуле.
– Хорошо, слушайте. Это есть у всех. Бывает чёрное, бывает белое, бывает красное, бывает синее.
Он встряхнул седой шевелюрой и по привычке принялся рассуждать вслух: – Так, чёрное и белое – это шахматы, красное и синее – это женщина и мужчина, а значит, перед нами битва за жизнь, а жизнь – это игра, игра в любовь... Я думаю, что речь идёт о карнавальном костюме.
– Не совсем, – улыбнулась Ленка, – но мысль интересная. Не забывайте, что загадки придумала маленькая девочка. Правильный ответ, дорогой Валериан Абрамович, – волосы. Их можно красить в любые цвета. Ещё?
– Да, конечно, только мы же договаривались – просто Валера, – немного нетерпеливо ответил он.
– Ладно, загадка номер два. Это есть у всех. У моей бабушки – меньше, чем у меня. Что это?
Кавалер Валера принялся шевелить извилинами на лбу: – Волосы... Бабушка больше, у бабушки меньше... Остаток жизни... Время... Память... – Он находился в явном затруднении, поэтому не стал медлить: – Я угадал?
Она погладила кончиками пальцев его неспокойную руку: – Нет, но вы очень старались. Правильный ответ – квартира. Мы жили в двухкомнатной, а бабушка – в гостинке. Не расстраивайтесь, я могу вам загадать ещё одну.
– Хорошо, – он встряхнул седой шевелюрой. – Но если я отгадаю, то смогу ли я рассчитывать...
– Это есть у всех. Но его нельзя потрогать.
Он молчал; на лице его не отражалось никакого движения мысли – чувствовалось, что он проваливается в когнитивную яму. Выбрался оттуда он не скоро – и ни с чем. – Я, – сказал он мужественно, – не знаю. Что это?
Ленка посмотрела на Винарского с жалостью: – Душа.
Между тем, Альтер, аккуратно разминая новые туфли о неровную брусчатку, миновал последнюю торговую палатку, с глазастыми зелёными тыквами. "Это головы мёртвых троллей!" – услышал он из-за спины тонкий детский голосок, но оборачиваться не стал. Им овладел тёплый кофейный запах, вьющийся в стынущем воздухе, и он двинулся, безошибочно определив направление, в сторону кафе. Внутри, обнаружив, к своему удивлению, знакомые лица, он пробормотал себе под нос: "Земля имеет форму шара", тут же поторопился этот навязчивый образ мысленно развеять, после чего ему хватило нарочитой бестактности, чтобы сесть через столик и заказать себе то же самое.
Ленка несколько напряглась, но её спутник ничего не замечал. – ...И это, – говорил он, – загадки маленькой девочки? Я просто не могу поверить!.. Елена... Я вот уже полчаса пребываю в состоянии невероятного восторга, и хоть и не отгадал ни одной загадки, но ваш талант увидел с первого взгляда. Ещё там, у Замка... Талант всегда отражается во внешности... Быть может, нам стоило бы подумать о творческом союзе? Мы будем как Бонни и Клайд, как Склодовская и Кюри... – Он накрыл своей ладонью дамские пальчики, и тут Ленка сказала: – Привет!..
– Привет! – ответил неожиданный визитёр, наблюдавший за трогательной сценой с нескрываемым интересом. Одним взглядом вежливо предложив престарелому кавалеру подвинуться, он подсел к их столику со словами "Дмитрий, сотрудник, очень рад" и пожал бледную руку Винарского. – А разве ты не уехала с Андрюхой на воды?
– Димочка, ты что? Я никуда не уехала, я здесь... А откуда такие сведения?
– Ну, как же, все об этом говорят, – сказал Альтер с преувеличенной уверенностью в голосе. – Стою недавно в очереди за форшмаком, а позади меня кто-то интеллигентно так сообщает: а знаете ли, коллега, что Леночка уезжает в Трускавец? Нет, не в курсе, отзывается другой, но слышал, что через три месяца у неё назначена свадьба...
– Не может быть! – возмущается Ленка.
– Вот и я думаю, – кивает Альтер, – ну что это за разговоры для очереди за форшмаком? При чём здесь вообще форшмак? Непонятно!
Винарский сосредоточенно сворачивает салфетку в трубочку. Ленка улыбается.
– Так это ещё не всё, – продолжает нарушитель идиллии, – дальше они перешли на почти что шёпот, но у меня ведь сама знаешь, какой слух: сегодня мне мешал спать звук от мигающего диода на мониторе; это притом, что грохот автомобилей за окном меня совсем не беспокоит. Да, так они говорили о памятниках. В монументальной пропаганде я не разбираюсь, поэтому сначала их болтовню пытался игнорировать, но потом... В общем, вырисовывается такая картина. Некоторое время назад, когда в стране свирепствовал вирус тотальных переименований, в первую очередь, конечно, досталось улицам и учебным заведениям, но сильнее всего пострадали памятники. Их взрывали, сносили, заливали краской, запросто могли приделать новую голову вместо предыдущей... Именно тогда получила небывалое развитие дремавшая веками одна архитектурная мысль. Основная проблема всякого монумента – это что? Конечно же, голуби. Из века в век они обсиживают шляпы, головы и плечи изделий из камня, гипса и металла, не имеющих возможности ни пошевелиться, ни заговорить. И вот, на волне всеобщего энтузиазма родился на свет первый в истории памятник со встроенной – в голову – антиголубиной системой защиты на базе отечественного противоугонного устройства. Сирену, конечно, пришлось удалить, взамен поставив небольшой излучатель ужаса. Небольшая заминка была в том, что такой системе нужна электроэнергия: статьи в бюджете соответствующей не было, коммунальщики идею поделиться отметали напрочь, а ведь всякий уважающий себя монумент должен стоять столетиями, так что разовые решения не проходили – никаких батареек не напасёшься. Поэтому энергию решили черпать из радиоволн, а в качестве бесперебойного источника выбрали, само собой, главный канал государственного радиовещания. Итак, памятники по всей стране впервые за многие годы могли преспокойно стоять с ничем не покрытой головой. Тут-то всё и началось.
Альтер шепнул что-то вертевшейся рядом официантке и продолжил: – Оказалось, что отечественное противоугонное устройство собиралось в порядке конверсии на каком-то военном заводе. О чём наши гражданские кулибины знали с самого начала и, в силу всей своей любви к искусству и технике, постарались штуковину творчески доработать. Надо сказать, им это удалось. Однажды в маленьком провинциальном городке обновляли памятник на центральной площади. Отпилили бронзовую голову товарища Голого – который, в свете современной политики, оказался вовсе не герой гражданской войны локального значения, а, напротив, мерзавец и государственный преступник – и привинтили конверсионную голову некоего Набалдашного, о подвигах которого повествовала гранитная доска, шедшая в комплекте. Но не успел командированный скульптор, слегка задержавшийся в городке, уехать, как его настигла новая директива: поскольку выяснилось, что Набалдашный – тоже преступник и подлец, то следует немедленно вместо него увековечить память другого господина, фамилии которого я не помню. Его голова прибыла вместе с ценным указанием. Борясь с соблазном облагодетельствовать горожан человекоподобным Змеем Горынычем о трёх головах, скульптор приступил к очередной операции – но стоило ему приблизиться с молотком, долотом и противоречивыми намерениями к памятнику, как тот, будто осветившись изнутри, ненаблюдаемым образом вздрогнул и неслышным криком вселил в командировочного такой ужас, что он, не помня себя, укатил в столицу первым же поездом. Его сбивчивым объяснениям, конечно, не поверили, возмущались, смеялись, рекомендовали проспаться. Но вскоре с глазами, вылезающими из орбит, стали возвращаться и специалисты, отправленные в другие населённые пункты. Дело приобретало нехороший душок.
– Димочка, это права? – вдруг спросила Ленка.
– Леночка, ну что за вопрос? Ты слушай. – Всем троим принесли по чашечке кофе, и он, попробовав пенку, продолжил: – Архитектурная общественность, конечно, запаниковала, запила. Некоторые деятели культуры, и раньше не отличавшиеся твёрдым материалистическим мировосприятием, заговорили о неприкаянных душах, вселяющихся "в бронзовых френкенштейнов", а кому-то во сне даже будто бы являлся лично товарищ Голый. Далее стали наблюдаться и вовсе невероятные явления: жители кварталов, непосредственно прилегающих к злополучным памятникам, вдруг озадачили жителей более отдалённых районов массовым и публичным всплеском немотивированного патриотизма. Распевание национального гимна и третьесортных песенок во славу нашей независимой Родины, беглое цитирование речей президента на остановках, в цехах и пивных – такое, знаете ли, в глаза бросается. Бригады скорой помощи выезжали, только если симптомы патриотической лихорадки одновременно наблюдались у коллективов не менее трёх человек. Иногда в поражённых зонах заразу подхватывали также и санитары, на что смотреть было особенно жутко. Со временем на площадях вокруг памятников стали собираться целые армии адептов державообразующего слова, с палатками и флагами. Города выходили на улицы. Местные власти, пожарные и милиция с таким безобразием явно не справлялись. Поэтому неудивительно, что когда нехорошие слухи донеслись до самых верхних этажей самого высокого руководства, оно после некоторых колебаний решительно решило применить против бронзовых чудовищ военную силу. На столицу двинулись колонны бронетехники...
Винарский деликатно поднёс ко рту ладонь и протяжно зевнул.
– Но воевать им пришлось с исполненной патриотизма народной армией. Первое столкновение началось с обоюдного бомбометания информационно-диверсионными пачками листовок сходного содержания. Правительственные войска, попав под воздействие недвижных ретрансляторов правительственной же пропаганды, довольно быстро прониклись сочувствием к народу, выступающему под теми же лозунгами, но, так сказать, не по приказу, а от чистого сердца. Генералы, пока не поздно, уже отдавали приказ открыть огонь, как вдруг случилось нечто неожиданное: волна народного воодушевления докатилась до радиостанции номер один, и её работники, увлечённые всеобщим примером, устроили забастовку. Бронзовые болваны замолчали. Народная армия довольно быстро превратилась в толпу, народ стал расходиться, вдруг вспомнив, что у всех есть дела. Тут-то непокорные головы монументов и были спешно заменены на обыкновенные, без всякой там начинки.
– Вот примерно в таком ключе... – пробормотал Винарский, явно думая о чём-то своём. Солнце играло на его загорелом лице медными переливами.
– Странная история, – отозвалась Ленка. – Димочка, а я где была? Что-то ничего такого не помню.
– Как это – где? В Трускавце, конечно, – резюмировал рассказчик. И все засмеялись.
Альтер сосредоточенно смотрит на дно своей чашечки, затем испытующе оглядывает присутствующих. – Лен, между нами... Как у тебя движется дело с агитками? Я мучаюсь уже третий день; ничего не выходит. Точнее, выходит всякая чепуха вроде этого:
"На высокой горе Говерле
Небо ласковей и золотистей.
На Говерле, ах, на Говерле
У деревьев синее листья".
Ленка захлопала ресницами; Винарский зашевелился и проявил знание темы: – Это ж, по-моему, почти из Гумилёва?..
– Да, – благодарно ответил Альтер, – адаптировано для жителей крайнего запада. Но, конечно, никуда не годится.
– У меня самой тоже пока ничего не получилось, – заявила Ленка, – но зато я нашла Валерия Абрамовича. Валеру. – Она указала взглядом на Винарского; тот кивнул, но стал смотреть в явном недоумении.
Альтер, нисколько не задумываясь, как ему лучше именовать Ленкиного спутника, говорит вообще без обращения: – А ведь это мысль! Ведь вы для нас – находка!.. – Он выпрямился и заулыбался со всей серьёзностью. – Дело вот в чём. Это довольно занятная история, и особенно она занятна тем, что в ней можно поучаствовать. Вкратце, всё началось с того, что с одним моим знакомцем нехорошо поступил работодатель: просто выставили человека за дверь, несправедливо и без обещанных денег. Что делать? Походил он по инстанциям, пообщался с людьми... И ему посоветовали решать свой вопрос по профсоюзной линии – там очень выгодное для таких случаев законодательство. Но профильного профсоюза у нас нет. У шахтёров с металлургами есть, а у нашего брата интеллектуала – нет. Поэтому нужно сделать свою организацию. Желательно – в масштабе страны. И вот что удивительно: прошло немного времени, и уже никого не интересует исходная проблема, всем вокруг сия революционная затея интересна сама по себе. Например, мне. И, между прочим, Леночке. Кстати, – он повернулся к Ленке-революционерке, – Вульф просил кандидатов, особенно из регионов, пропускать ещё через тесты IQ, EQ и пятна Роршаха.
– Не совсем понял, – интересуется Винарский, – в чём цель создания организации?
– Пока что получается то ли клуб любителей острых ощущений, то ли подпольная политическая партия, но, думаю, с форматом чуть позже мы определимся. Номинально – профсоюз работников умственного труда. Это, по-моему, звучит. Представьте: если мы все забастуем и перестанем вырабатывать интеллектуальный продукт – это ж с ума можно сойти. Всякий с нами будет считаться. А основная идея, по последним соображениям, – ни много, ни мало, построить справедливое общество. Потому как если взглянуть на наш социум с медицинской точки зрения, то придётся констатировать, что пациент практически мёртв, хоть ещё об этом не догадывается. Единственное, что его может спасти – это перетяжка, так сказать, нервных волокон, интеллектуальных сетей... Ну, и центральной нервной системой в перспективе надо будет заняться, а то как-то нехорошо получается: я жизнью, понимаете ли, ещё удовлетворён не до конца, а "гарант конституции" преспокойно разводит пчёл. Как будто вокруг этого верховного пчеловода не люди, а пчеловечки, не человечество, а пчеловечество. Ну, а вы были бы нам крайне полезны как сочинитель идеологических лозунгов, куплетов и речёвок.
– И что, у вас таки есть деньги?
– Пока особо нет, работаем за идею, – констатировал Альтер, однако, уловив реакцию собеседника, тут же добавил: – Но на горизонте появился весьма солидный зарубежный фонд...
– Гм, любопытно. Так как, вы говорите, вас зовут?..
На горизонте появилось дело. А когда оно захватывает людей, их перестают терзать рифмы, и даже мужчины прекращают очаровывать женщин, и те отвечать взаимностью. Впрочем, ненадолго. И это хорошо.
- См. также: Предыдущая часть, Продолжение