УЛЁТНОЕ ЗНАКОМСТВО
Давным-давно, когда пирожки с повидлом были по пять копеек, когда с девчонками водиться было стыдно, а пролетающие в небе железные птицы порождали неудержимый приступ счастья и заставляли, задирая голову, кричать "ура" и "самолёт", в те яркие, как летнее солнце, беспечные дни Андрей мечтал летать.
Но, как известно науке, люди имеют серьёзный конструктивный недостаток – полнейшее отсутствие крыльев. Зато у них есть несомненное эволюционное достоинство – тяга ко всему недоступному. Возможно, им стоило произойти не от подобия хомячков, а от каких-нибудь ласточек или хотя бы стрекоз, но что бы тогда им снилось по ночам, о чём бы они мечтали? О красоте пресмыкания, о волшебстве прямохождения или недостижимости перемещения на четырёх ногах? Трудно сказать, ничего не скажешь. Тем более непонятно, как бы тогда выглядели наши города, наши гнёзда... Но можно быть уверенным, что мечта о полёте перестала бы волновать, вдохновлять и манить, и братья Райт мастерили бы что угодно, только не первый в мире самолёт.
Тогда мечта Андрея была неудержимой. Ему снились полёты над крышами домов и за городом, ему хотелось взмыть вверх от одного только взмаха рук – во сне это было реальностью, но в реальности... Когда-то с друзьями он втащил на крышу четырёхэтажного дома подобие кукурузника, украшавшего песочницу, и запустил его вниз, имея твёрдое намерение в случае удачного эксперимента в следующий раз усесться в кабину пилота. Увы, деревянная птица стать на крыло не смогла и, прежде чем разбиться, успела только войти в штопор, сделав пол оборота. Но мечта не разбилась, а лишь отступила в область недостижимого. И когда, много лет спустя, по делам сугубо приземлённым он впервые очутился на борту самолёта, привкуса давней мечты он даже не ощутил.
Теперь же всё было иначе. Ещё только подъезжая к аэропорту, он испытывал необычайное, необъяснимое волнение. В зале ожидания он мерил шагами пространство, вроде бы обдумывая предстоящую миссию, но в действительности ни большой босс, великий и ужасный, повелевающий из далёкого Эрбиля пролетариями умственного труда, ни бедный и несчастный, несправедливо уволенный доктор Махараш, которого, конечно же, нужно спасать, Андрея отчего-то не занимали; мысли его соударялись между собой и взаимоуничтожались, порождая колебания внутренней пустоты. Эта безутешная и обескураживающая картина наблюдалась до того самого момента, когда он занял своё место в салоне, а рядом с ним оказалась очаровательная дама. Тут-то всё прояснилось: это её фигура привлекала или, точнее сказать, отвлекала его от раздумий в аэропорту; это из-за неё он вместо травяного чая заказал в буфете двойную порцию кофе без сахара; наконец, это из-за неё самолёт, оторвавшись от земли, из летающего костыля от детской мечты превратился в стремительно летящую птицу.
– Прошу прощения, – вдруг заговорил он, повернувшись к соседке, – вы случайно не из Винницы приехали? Там живут самые красивые девушки.
– Нет, – ответила она с лёгким акцентом, – я приехала из Америки. Там живут самые красивые мужчины.
У неё были рыжие волосы и зелёные глаза такой притягательности, что в них просто хотелось утонуть. Быть может, чтобы всегда оставаться на плаву, он и носил свои непременные защитно-спасательные очки. Кроме них, следует отметить, его внешний вид переменился радикально – с клубно-вальяжного на стильно-деловой; и даже волосы, хоть и выкрашенные в белый, теперь были острижены в соответствии с лучшими образцами журнала "Форбс".
– Я тоже, – продолжил он, – хотел когда-то улететь в Штаты, но как-то закрутился, замотался. Бизнес, дела. Теперь меня тут все как бы знают.
– А вот я в Винницу не хочу.
– Почему?
– Там конкуренция большая.
Он улыбнулся и легко ступил на знакомую дорожку.
– А, внутривидовая конкуренция... Нет, мне больше нравится кооперация всех видов и родов. – Он элегантно жестикулировал пальцами одной руки. – Кстати, мой первый бизнес был связан с кооперативом по торговле насосами. Мы обеспечивали ими всю нашу область и даже выходили за её пределы. Но вот как-то раз один особо требовательный господин, после двух недель его укатывания в моём специально оборудованном лимузине по всяким пафосным местам, согласился купить такой насос, которого не было нигде, только за рубежом. Времена тогда были неспокойные. Деньги за границу отправить было не так-то и легко. А заказ-то выгодный. Очень. Поэтому я повёз наличные в своём крокодиловом портфеле, прадедушке вот этого. – Второй рукой он похлопывал по вызывающе элегантному портфелю с блестящей пряжкой.
Дама беспрестанно улыбалась, но по интонации вполне можно было предположить, что говорит она почти серьёзно:
– В детстве я мечтала влюбиться в контрабандиста.
– Правда? – развёл пальцами Андрей. – А я в детстве учился играть на контрабасе, – он улыбался совершенно так же, но было, тем не менее, ясно, что в данный момент он шутит.
Самолёт взмахнул руками и набрал высоту; стюарды, демонстрируя удивительный энтузиазм, показывали, как пользоваться спасательными жилетами и противоакульими свистками. Но Андрей со своей соседкой не обращали на них никакого внимания, как и большинство пассажиров.
– Ну так вот, случилась тогда со мной история... Это было лет десять назад. Я, как и сейчас, летел и держал портфель на коленях, только рядом вместо очаровательной спутницы сидел дедуля. Слово за слово, познакомились. И стал он мне рассказывать о своей бурной молодости, а именно о том, как он возил зарплату для своей артели в общем вагоне, с ночёвкой. Говорит, что интересно, как положу чемодан под голову, так обязательно украдут. А уж как под ноги – то никто и не посмотрит. Мы с ним весело обсуждали то да сё, под коньячок, а потом я и сам не заметил, как меня начало клонить в сон. И вот я неожиданно просыпаюсь, оттого, что дед дёргает меня за портфель. Который я, конечно же, пристегнул цепью. Вот такой. – Приподняв руку, Андрей продемонстрировал внушающую доверие цепь, блестящую не хуже пряжки.
– Но ведь сейчас так возить деньги, кажется, уже не обязательно?
– Деньги – не обязательно, – загадочно ответил он и посмотрел в воображаемую даль.
Так, разговаривая о всяких пустяках, они и не заметили, как взлетели над облаками, пересекли Чёрное море и к вечеру приземлились в Стамбуле. И, как и следовало ожидать, на этом их дороги отнюдь не разошлись. Сначала выяснилось, что никто никуда особо не торопится, и обоим нужно где-то провести время до утра, что при изобилии отелей проблем не составляет. Затем оказалось, что им всё ещё есть, о чём говорить, и в гостинице записались как мистер Сикорский энд мисс Сикорский. Портье позволил себе улыбочку – но не шире дозволительных пределов. Душ и полотенца, шампанское и шоколад, портьеры и свечи; в телевизоре нашёлся музыкальный канал, и разговоры стали не нужны.
...Заложив одну руку за голову, а второй обнимая даму, имени которой он так и не успел спросить, а теперь, когда кульминация безудержных чувств осталась позади, в этом уже и нет особого смысла, Андрей предавался воспоминаниям, вслух, зевая и всё чаще закрывая глаза.
– Самый интересный сон, – развлекался он, – был о том, что я живу себе, живу, и тут вдруг замечаю за собой, что я умею летать. И тут я понимаю, ведь быть такого не может, а значит и жизнь моя – это сон. С этим ничего нельзя поделать: щипал себя, убеждал проснуться, даже сходил к психиатру. Но тот сказал, что это не самая большая проблема, с которой к нему обращались, и вообще он сам, только это между нами, немножечко левитирует. Но, конечно, невысоко, два-три миллиметра от земли. В зависимости от толщины подошвы. Мне показалось, что он надо мной подшучивает, и денег ему не дал. Во сне с деньгами вообще как-то легко. Два-три миллиметра! А я-то летал, раскинув руки, над деревьями, над крышами домов! По ночам, конечно, чтобы людей не шокировать. Хотя, если подумать, они же были в моём сне, не всё ли им равно?..
Андрей незаметно для себя заснул, ворочаясь и бормоча что-то неразборчивое. Во сне ему явился доктор Махараш, ничуть не озабоченный своим увольнением, но увлечённый планами глобального переустройства мира. Доктор покачивался в кресле, курил кальян и вещал на прекрасном русском языке: "Видите ли, дорогой друг, в традиции вашей культуры – стремиться облагодетельствовать человечество за свой счёт, в то время как англосаксы решают обратную задачу. С одной стороны, понятно, что в условиях ограниченности планетарных ресурсов у второй стратегии шансов больше, но с другой стороны, вроде бы неразумная нерациональность вашей Империи Зла иногда увлекает тех, кто не хочет соглашаться с рациональным диктатом американской Империи Добра. И когда малые народы попадают в опалу дядюшки Сэма, они знают, у кого искать справедливости". – Доктор встал, прошёлся по комнате, заглядывая в бесчисленные ящики старинной картотеки. Оттуда вываливались бумаги, свитки, глиняные таблички, каменные плиты, змеи и птицы. Доктор поднялся во весь свой могучий рост, и голос его теперь доносился откуда-то из-за облаков: – "С третьей стороны, и это самое главное..." – Внезапно появились непреодолимые помехи, пространство заколыхалось – и сон пропал.
Андрей проснулся, мучимый приступом головной боли. Он заполучил эту скверную особенность организма в те времена, когда вёл рисковые товарно-денежные операции, отрабатывал приёмы игры в покер и стрельбы на ходу с элементами самбо, причём, когда всем этим навыкам пришлось пригодиться в один вечер, самым ценным оказалось умение прыгать по крышам, хотя тогда не спасло и оно.
Он принял вертикальное положение, и гул в голове прошёл. Дама рылась в его вещах.
– Что ты ищешь? – удивился он, не замечая, как его тело мгновенно завелось подобно пружине.
Дама, поворачиваясь, встряхнула своими бесподобными волосами и направила на него лишённый всякого чувства механически-пристальный взгляд – и дуло небольшого пистолета.
Однако Андрей оказался быстрее, и пока его недавняя любовь боролась с внезапно накинутым одеялом, он её обезоружил, встряхнул и спросил повторно:
– Что ты ищешь? Деньги?
Теперь она улыбалась; из треснувшей губы сочилась кровь. Ещё часто дыша, но уже принимая новые правила игры, дама ответила:
– Нет. Глиняные таблички.
- См. также: Предыдущая часть, Продолжение