ЕДА
– Отставить! – прорычал Кривоблоцкий, нисколько не смущаясь полным отсутствием в это слове не то что рычащих, но и жужжащих с шипящими. Тем более грозно загрохотало полнозвучное: – Смир-р-рно!!!
Строй, и до того пребывавший в неподвижности, теперь затаил дыхание. Шелест листвы прекратился; пролетавшая мимо ворона, икнув от неожиданности, кувыркнулась в воздухе. Собаки исчезли; в щель забора осторожно проглядывал чей-то перепуганный глаз.
– Капитан, – обратился полковник к Тремпелю в характерной манере, беззвучно вворачивая крепкие выражения вместо знаков препинания, и протянул несколько скреплённых листов бумаги. – Вот! Читайте вслух.
Капитан осторожно взял из тяжёлых рук полковника документ. Судя по следу от подстаканника и лёгкой измятости, распечатка некоторое время служила Кривоблоцкому настольным ковриком. Сверху значился гриф «секретно», выполненный специальной гарнитурой, впоследствии решительно перечёркнутый ручкой. Далее документ продолжался резолюцией: «Рекомендовано к постановке на смотрах самодеятельности в полках, дивизиях, армиях, на фронтах», однако ни подписи, ни звания ответственного лица не значилось. Ниже большими буквами по центру было напечатано: СЦЕНКА.
– Вслух! – повторил Кривоблоцкий, и Тремпель прокашлялся.
– Сценка. «Подполковник и снегири». Действующие лица: подполковник – 1 шт.; снегириная стая – 1 шт. Стаю изображают стриженые под ноль призывники, а офицера – ефрейтор или сержант надлежащих пропорций.
Акт первый. Входит подполковник. «Никого не люблю! Ни собак, ни кошек. Вот разве что снегири – они красивые и мошек едят». Влетают снегири, поедают невидимых мошек, улетают. Подполковник показывает жестами «ну вот, я же говорил» и удовлетворённо уходит.
Акт второй. Подполковник надевает свой китель. Рукава и полы свисают до колен. «Кажется, я похудел. Ой-ой-ой, меня стало меньше!». Подполковник (используя артистизм и пластунские навыки) сокращается в размерах. Влетает стая, каждая из птичек вдвое больше офицера. Клацают челюстями, улетают. «Ай-ай-ай!» – кричит подполковник и начинает махать рукавами, вследствие чего (на самом деле не из-за этого, а благодаря верёвкам и рабочим сцены) неожиданно поднимается в воздух.
Акт третий. Подполковник, похожий на взволнованного зелёного мотылька, наматывает круги около большой лампочки, похожей на солнце. «Что это я? Куда это я?» – кричит он в пространство. Влетают снегири. По сравнению с мотыльком они теперь огромны. Мотылёк смотрит на них с тревогой и ускоряет свой беспорядочный (на самом деле хореографически выверенный) полёт. Снегири смотрят на него изучающе. «Едим ли мы козявок?» – слышится из стаи. «Нет, не едим» – отзывается оттуда же. Пауза. «Но я хочу попробовать!» – звучит первый голос. Пауза. Мотылёк драматически отбивает такт. «Пробуй» – говорит второй. Из стаи выделяется краснощёкий снегирь, подлетает к траектории козявки. Хватает и перекусывает пополам. Хлещет кровища, ножки подполковника продолжают бегать по кругу, а головы-то уже нет. Потом в пасти снегиря пропадает и всё остальное, а сам он возвращается в стаю, весело подпрыгивая. Звучат романтические ритмы. Стая кружится вокруг лампы и поёт: «Жил подполковник один...» Садится солнце (силами рабочих сцены, разумеется). Занавес.
– Всё? – спросил Кривоблоцкий.
– Всё, – признался Тремпель.
– Кто придумал?
Капитан пошелестел страницами, пожал плечами и ответил, что подписи нет. Полковник выдвинул челюсть вперёд, чем придал своему лицу форму бульдозера.
– Подписи нет, автор есть!
Капитан знал, и все знали, что на утвердительные вопросы лучше не отвечать. Все и хранили молчание. За исключением геодезиста, которому явно не стоялось на месте.
– Товарищ полковник, – сказал тот, – разрешите обратиться. Авторов у нас нет, но стенгазету выпускают всего два человека, причём один из них даже печатался в «Боекомплекте»...
– Фамилия! – прервал его полковник.
– Капитан Тремпель.
– Да ваша, ваша фамилия!
– Петухов...
Кривоблоцкий шумно раздувал и сжимал ноздри. За подобные гримасы, вероятно, где-то в среде высшего командования, по слухам, его называли Кривоплотский. Зафиксировав конфигурацию носа в не вполне естественном среднем положении, он продолжил.
– Вы, Петухов, кто по национальности?
– Так ведь я ж...
– Нет, вы не такведьяж, а цыган! Посмотрите, какой бардак у вас в голове – хуже, чем у цыгана в торбе! Авторов у него нет... Три дня гауптвахты, для начала. – Полковник перевёл взгляд на Тремпеля. – Капитан! Хватит стоять, как девушка без весла. У вас тоже бардак в подразделении. Командуйте!
Тремпель распорядился увести Петухова, вытягиваясь по стойке смирно так, что каблуки чуть ли не отрывались от асфальта. Майор закашлялся, будто собирался что-то возразить, но его препроводили без дальнейших разбирательств. Полковник между тем взял распечатку из несгибаемой капитановой руки и обнажил свои жёлтые клыки в улыбке, как бы подтверждающей его замысловатое прозвище в среде младших офицеров – человекоподобный человек.
– Над этим ещё надо поработать, – снизив тон, сказал он, – заменить, там, что-нибудь одно на какое-нибудь другое. В целом актуально, своевременно и свежо, и мы это обсудим. Сегодня. Обедаете со мной. В «Шкварке».
На последнем слове полковник почесал подбородок, затем скомандовал «вольно» и, солидно развернувшись на каблуке, удалился, сопровождаемый неразговорчивой свитой с блокнотиками. Капитан же выдохнул вместе со всем строем, дал несколько дежурных распоряжений и отправился к себе, готовиться к неожиданностям.
Перечитав злополучный документ, капитан откинулся на спинку своего скрипящего стула и задумчиво пробарабанил пальцами по столу сигнал SOS, подумав между прочим, что настоящих ценителей морзянки почти не осталось. Текст плохо стыковался с армейским бытом и не имел никакой оперативной ценности. Дурацкую сценку, конечно же, сочинил картограф, это очевидно. Вот только зачем? Вряд ли тут дело в личной неприязни – из-за неё, как из-за женщины, нормальные люди просто бьют морду. Скорее, карьерные амбиции – не выдержал, бедняга, что над ним капитана поставили. Мамочка моя, да ведь все майоры дураки… На некоторое время капитан избавил себя от тягостных мыслей, занимаясь текучкой вроде пропавшего канализационного люка непосредственно перед главным входом в часть или материализовавшейся на складе, минуя всякие бумаги, совершенно ненужной партии кирзовых сапог. А потом, прихватив документ и бутерброды, которые по дороге скормил дворовым псам, без особой спешки пошёл обедать.
«Шкварка» находилась относительно недалеко, на бывшей территории части, где теперь стояло несколько высоток и небольшой храмовый комплекс, выгодно вписавшийся в коммерческую застройку вместе с кафешкой.
Тремпель решил немного удлинить путь и двинулся через церковную территорию. Здесь, конечно же, далеко не все придерживались правил религиозно-социального партнёрства: некоторые, так сказать, прохожане носили бесовские наушники, а клиентки в платочках не стеснялись совать себе под ухо дьяблофон, отчего походили на страдающих флюсом грешниц. Площадь перед церковью, отметил мысленно капитан, вымощена шестигранной плиткой, и хоть ему больше нравились пятиконечные звёзды, всё же странно, что никак не задействован крестогональный ортодоксизм. На высоких шпилях, помимо крестов, золотом сияли стилизованные зороастрийские солнышки, а главный купол, который обычно называют маковкой, на самом деле больше всего напоминал перевёрнутую свёклу. И так у них всё, думал он про нас, а ты тут изводись и мучайся.
Подойдя к «Шкварке», Тремпель посмотрел на часы, помедлил, сделал вокруг неё лишний оборот и, глубоко вздохнув, зашёл внутрь. А выдохнул, когда увидел полковника в компании с подполковником и куратором.
– Вот и он, – сказал подполковник, – наш специалист поэтики.
– Тут вопрос не по окладу, – покачал головой куратор, – придётся помогать...
– Ничего, пусть подходит, – сказал этим двоим полковник, и они оба выразительно, как бы сквозь окуляр микроскопа взглянули на капитана, поощряя того к действию.
Капитан принял под козырёк и, стараясь ничего и тем более никого не задеть, сел напротив разместившейся как бы в президиуме тройки.
– Что там сегодня на обед? – рассеянно поинтересовался полковник, сосредоточенный на своём телефоне.
Подполковник, поглядывая в объёмистое меню, доложил: – Томатный суп, надо попробовать, гусиная ножка в яблочном соусе, ну и на всякий случай можно взять салат из авокадо, он сытный.
– Ещё сухариков ржаных, – добавил куратор.
– Может быть, шкварок? – решил поучаствовать Тремпель, но на него посмотрели, как на пустое место.
– А на компоте можно сэкономить: у них весь навар на третьих блюдах, – присовокупил подполковник, но Кривоблоцкий сделал небрежное движение рукой, как бы отменяющее последнюю фразу, и все молча согласились.
По этому сигналу официант, будто ввалившись в пространственно-временной континуум из кухонного чада и шума, сделал пометки в своём блокнотике и устранился тем же хитрым манером. Кривоблоцкий проводил его взглядом и сказал:
– Матлавс, начинайте.
Куратор пододвинул к себе папку, раскрыл и, почти не заглядывая внутрь, принялся говорить, буравя капитана своим профессионально проницательным взглядом.
– Мы здесь собрались по очень важному делу – не считая обеда, само собой. Как, я надеюсь, вы знаете, у нашего генерала вскоре будет юбилей, и мы намереваемся его, генерала, удивить. Сделать это непросто, но мы постараемся. Аналитики докладывают, что в этом году он уже дважды проявил себя как ценитель всяческих искусств и вдумчивый читатель. По косвенным признакам, в известных кругах сейчас наметилась определённая мода на лёгкую интеллектуальность. А учитывая его склонность увлекаться, с высокой долей вероятности, – Матлавс на миг опустил глаза в бумаги, – ноль девяносто два, если быть точным, это любопытство приведёт к продолжительной, до полугода, фиксации на текстуальных конструктах. Понятно?
– П-понятно, – ответил капитан, пожимая плечами.
– Это наша сильная сторона. Я имею в виду аналитиков. Но есть у нас и слабая сторона. Я имею в виду нас – тексты никто писать не умеет. Привлекали профессиональных авторов и консультантов, но у них всё получалось специфическим, ненастоящим, как из жёванной бумаги, что на армейскую правду совсем не очень похоже. Поэтому было решено выискать творителя в собственных рядах. Вот вы и будете этим самым творителем. Вопросы?
– Вопросов не имею, – ответил капитан, при этом одно его плечо ещё некоторое время оставалось приподнятым.
– Да, – сказал подполковник, приглаживая свои по-дудаевски элегантные усы. – Мы с товарищем полковником тексты писать не обучены, мы больше по руководящей части. Филологических амбиций у нас нет, но мы можем поделиться стратегическим пониманием жизни.
Между тем снова материализовался официант, разложил приборы и опять исчез.
– Чем выше поставлен человек высокопоставленный, – подхватил Матлавс, – тем труднее нам о нём рассуждать, хоть бы и казалось, что вот же он, на виду, как шиш на лбу. Вы думаете, что подсунете генералу какую-нибудь ерунду вроде этой вашей сценки, и всё в ажуре, но нет. Люди вроде генерала всякое повидали и перепробовали, так что, капитан, такие текстики для него – вроде пироженок для дракона. Даже не на один зуб.
Подполковник вытянул из специального стаканчика зубочистку и принялся эстетически выдержанно применять её по назначению. Куратор между тем продолжал своё наставление.
– Нам нужен масштабный, детально проработанный, запоминающийся мир – достойным примером будут, для вашего понимания, объединённые Конан Дойл и Конан-варвар, только с нашей спецификой. Изучите работы старых мастеров…
Тут принесли первые блюда, а именно томатный суп в четырёх экземплярах. С первой же ложки Тремпель помимо воли мысленно деконструировал суповую субстанцию, разложив её на томатный сок, следы термической обработки, перец молотый и каплю майонеза. Не обнаружив ни картошки, ни чего-либо макароноподобного, какой-то не самой главной своей частью расстроился, но не сильно – в конце концов, первое блюдо на то и первое, что потом будет и второе.
– Некоторые думают, – продолжил Матлавс после небольшого дегустационного перерыва, – что если всех голливудских историй ноги растут из «Касабланки», то можно просто воспроизвести какой-нибудь анекдот своими словами, и успех гарантирован. Много о себе думают! Историй миллион, а пересказать нечего. Вот, например, одна из прошедших предварительный отбор, но всё равно забракованных нашей высокой комиссией.
На этих словах полковник с подполковником согласно кивнули, а куратор немного пошелестел бумагой в своей папочке.
– Замначштаба, поборник железной дисциплины, морально несгибаем и физически непоколебим, в товарищах по службе ценит жиры, белки и углеводы. Но – завёл в доме трёх женщин. Как закономерный итог – теперь по утрам гладит женские штаны. В этой короткой, так и не написанной повести раскрываются фрейдистско-фроммовские глубины человеческой психики. Собственно, поэтому её и завернули – всего лишь раскрывать глубины нам недостаточно.
Тремпель задумчиво следил за глазами Матлавса, которые ритмично поблёскивали в желтоватом воздухе подобно удавьим зрачкам. При этом капитан даже не заметил, как под ложечно-тарелочный перезвон вместо недоеденного пустого борща ему подсунули посудину с гусиной ногой, сладковато пахнущей полупрозрачным яблочным соусом.
– А вот ещё история, – успевая жевать, говорил куратор, – взгляд со стороны противника. Глубоко законспирированный иностранный агент собирает биологический материал россиян, переправляет в одну из стран НАТО для медицинских операций по пересадке кала. Можно было бы остановиться, но автор идёт дальше и сообщает о снах, которые начинают одолевать клиентов, перенесших операцию по восстановлению кишечной функции. Это сны о тройках с бубенцами, цыганах с медведями, спутниках и ракетах, промышленных гигантах и стройках века. Под конец автор так увлекается темой и уходит настолько в сторону, что ни его, ни повествование вернуть к армейским делам, к сожалению, нам не удалось. Да, таковы писатели. Только о себе и говорят...
Капитан, не переставая посматривать на куратора, взялся за гусиную костяшку и после нескольких пробных надкусов принялся методично уминать гусятину. Процесс постепенно так его увлёк, что некоторые слова, а затем и фразы оказались попросту зажёваны. Тепло разливалось по телу, как пьянящее снотворное зелье, а когда капитан очнулся от наваждения, то обнаружил себя сидящим с обглоданной гусиной косточкой, формой и способом применения похожей на лорнет.
Мысль, которая тяготила капитана, была довольно простой: как же он вляпался в эту странную ситуацию и как теперь из неё выбираться. И если над последним вопросом подумать никогда не поздно и что-нибудь обязательно получится, то первый поглощал всё тремпелево существо, поскольку никаких ошибок вроде бы не совершалось, и всему виной, выходит, бессмысленная цепь дурацких совпадений. Верить в такое рационально мыслящему человеку совсем не хочется.
– ...ещё пример. “Глупый дом”, в противовес высокотехнологической концепции умного дома. Простой прапорщик организует фирму по избавлению жилищ от электронной начинки, так отдаляющей нас от матушки-природы. Он преуспевает с несколькими проектами для рафинированного городского планктона, но однажды, препарируя полузаброшенный коттедж, где-то внутри старинной системы безопасности наталкивается на хтонтическое электронное существо по имени Йож…
– Матлавс, – вдруг раздался сытый, но слегка нетерпеливый голос полковника Кривоблоцкого, – к делу.
Куратор кивнул, закрыл папку и прочистил горло облепиховым чаем.
– Так вот, – сказал он, понизив голос. – Ваш материал следует переработать. Идея должна пробивать лобовую броню, сюжет – проникать внутрь и производить детонацию мозга, а главного героя надо сделать похожим на генерала в юности. Объём текста – три страницы. Пишите просто, как будто рассказываете историю своему дедушке. Срок – два дня. На время исполнения освобождаетесь от служебных обязанностей. На третий день к вам подключатся профессиональные писатели. Вопросы есть?
Всё, что интересовало Тремпеля, находилось за пределами взваливаемой на него задачи. По теме у него только и вертелось в голове, что если вдруг всё получится, то какой бы псевдоним ему больше подошёл – Хомамбуру Исикава, Игнатий Некислыйс или просто Румпель.
– Вопросов не имею, – повторил он, и тут же уловил, что это как-то не совсем правильно и даже неприлично, поэтому спешно добавил: – А три странички – это каким шрифтом?
– Двенадцатым, – с теплотой в голосе ответил куратор. – Гарнитура “Таймс”, полуторный межстрочный интервал. Ещё вопросы?
– Нет... Никак нет, – капитал вздохнул и подобрал ноги. – Разрешите приступить?
Матлавс посмотрел на Кривоблоцкого. Тот обтёр своё лицо салфеткой и пробулькал: «Отставить» – после чего добавил уже членораздельно:
– Приступите после обеда. Это большая ответственность, капитан. В случае успешного завершения операции вы будете поощрены. В противном случае – наказаны.
Повисла неловкая пауза, которую профессионально заполнил вновь появившийся официант. Он поинтересовался, не нужно ли принести ещё чего-нибудь. Никто, однако, ничего больше не хотел, причём выяснилось, что Тремпель так и не приступил к салату.
– Капитан, что же вы не едите своё авокадо? – удивился куратор, а когда капитан пояснил, что желудок полностью заполнен супом с гусятиной, то принялся распространяться, что-де именно так и выглядит упущенная возможность, о которой будешь сожалеть всю жизнь. Да, ребята, стоял передо мной салат из авокадо с креветками, а я его, балда, так и не съел.
Последовали подсчёты с расчётами, причём полковник положил десятку сверху, после чего, поднимаясь, сказал капитану:
– А вот теперь приступайте.
Они стали прощаться и расходиться в разные стороны, и только на улице, на минутку попридержав Тремпеля, подполковник Санжапов, закурив и выпустив бодрящую, как сочный паровозный гудок, струю сизого дыма, покровительственно проговорил:
– Ты, капитан, главное, Матлавсу не верь. С креативом у него сложности, но проблемы создавать он умеет. Не нравится мне эта его затея...
- См. также: Предыдущая часть, Продолжение