НАЧАЛЬСТВО
Дела в конторе обстояли хорошо. Высокое начальство исчезновением Тремпеля как будто и не интересовалось, а начальство среднего уровня проявило такую нехарактерную сдержанность, что хотелось даже поинтересоваться, не заболело ли оно. Потом выяснилось, что непосредственный руководитель, подполковник Санжапов, сначала отбыл, а затем и вовсе убыл, и заменить его оказалось некем – кроме как, само собой, капитаном. Поползли слухи о досрочном присвоении очередного, а может быть и внеочередного звания. После чего подоспели наградные часы и диплом с небогатой, но стильной полиграфией и не вполне конкретными, но солидными формулировками. Не то за прошлогоднюю операцию, не то за просто так, для проформы. Может быть, лежит где-нибудь в штабе инструкция, мол, когда-нибудь и Тремпеля награди – надо же как-то выделять некоторых офицеров, не имеющих никакой возможности положительно себя проявить.
И всё бы ничего, если бы не прикомандированный майор Петухов. Его когда-то давно отправили сюда, поближе к настоящим военным, как специалиста по картографии, да так за ненужностью и забыли. Поначалу он маялся без дела, выдумывая себе работу по профилю, потом без профиля, а затем освоился, и каждый день, повертевшись с утра, исчезал до вечера, оставляя вместо себя на стуле аккуратно повешенный китель. Где пропадал и чем занимался, мы не знаем и знать не хотим, но к вечеру он возвращался, надевал китель и уходил, не привлекая внимания. Так бы это тянулось и дальше, но заведённый порядок нарушился, когда на столе у капитана, решившего пока не перебираться в начальственный кабинет, заночевал справочник геодезиста. Взгляд страдающего от безделья стал задерживаться на тремпелевом углу, тыкаясь в углубления и выступы, как луч радара. Затем картограф перестал пропадать и принялся хмуро сидеть на месте, задумчива глядя в себя и грызя казённый карандаш. Так прошло несколько дней. Когда капитан у себя над столом приладил рамку с дипломом, как бы не обращая на картографа никакого внимания, карандаш с треском сломался.
Утром с курьерской почтой к берегам конторы прибило подозрительный конверт. Странность его заключалась в том, что снаружи не был указан отправитель, а внутри находился белый порошок. После истории с Конгрессом США, пробиркой Колина Пауэла и пострадавшим от них Саддамом Хусейном такие посылки всегда настораживают. Ведь они могут как быть чем угодно, так и вызывать самые неожиданные последствия. Коллектив разделился на два лагеря: первые утверждали, что всё это ерунда; вторые опасались, что мало ли, вдруг это споры сибирской язвы или, на худой конец, кокаин. Секретарша Танечка, ответственная за разбор почты, стоически держала нейтралитет. Тремпель в угрозу не верил, но был обязан позаботиться и о безопасности, и о том, что написать в рапорте. Картограф же то одного, то другого отводил в сторонку и спрашивал: каково, а?.. После лабораторного анализа оказалось, что субстанция в общем безвредна – если, конечно, не есть её килограммами. Cода пищевая, крахмал картофельный, бытовое моющее средство... Анализом, надо сказать, удовлетворились не все, и коллектив снова разделился, примерно в той же пропорции. Разговоры продолжались два дня, постепенно растворяясь в плеске волн цифрового моря. А на третий появился новый конверт.
На этот раз порошок был синим. Оптимистов, не без отрезвляющего воздействия капитана, стало больше, но их оппоненты прибавили в качестве: звучали довольно хитрые теории насчёт всепроникающих токсинов, диоксинов и полония, а также про неизвестное вещество, растворяющее кости. Танечке вспомнился сверхсекретный проект «Синяя борода», взламывавший гормональную защиту противника и посредством бурного роста волос по всему телу доводящего вражеских солдат до полного истощения. Проект, как Танечка слышала от надёжного источника в ведомственном санатории, был заморожен из-за того, что с женским контингентом ничего поделать не мог. Разговоры длились несколько дней; секретаршу пугали детскими историями про чёрные сапоги и лиловый шарф; Тремпелю пришлось не самым приятным образом побеседовать с представителем службы собственной безопасности, и дело было даже не в заурядном порошке для чистки посуды, а в том, что такие письма просто так не приходят. Картограф, давно переставший надолго покидать помещение, непосредственно во время разговора деловито рисовал в блокноте чёртиков и то и дело поднимал глаза к небу, как бы говоря самому себе: надо же, как сильно я занят.
В третьем конверте был нечто красное. Когда Танечка прошептала эту новость Тремпелю, стул под ним заскрипел. Взяв пакетик двумя пальцами, капитан молча пронёс его через всё помещение и выбросил в контейнер за дверью без всяких экспертиз. Возвращаясь обратно, он сообщил, что это – кайенский перец, толчёная брусника или охра; в крайнем случае безвредный загуститель напалма, и нечего тут обсуждать. Все, в общем, согласились, однако же картограф, будучи в лёгком подбритии после явно бессонной ночи, вслух предположил, что речь может идти о смертельно ядовитом веществе из термометров. Мнения снова разделились. Одни утверждали, что термометрический яд содержится в парах ртути, которой наполняются градусники для подмышек, и цвет у них совсем не красный. Другие резонно отмечали, что врага нельзя недооценивать. Сейчас он нас расслабляет и раззадоривает, а потом всадит нож по самую рукоять... Не успело уняться утреннее карканье ворон, как позвонил службист.
– Капитан, у вас проблемы, – сообщил он. – Белый, синий, красный. Цвета российского триколора. Политическая провокация, на статью тянет. Уж лучше бы вы там насобирали весёлую радужную комбинацию ЛГБТ. Отправителя отследили?
– Занимаемся, – проворчал капитан. – Есть у меня одна идея...
– Так-с, никаких идей. Тремпель, у меня на вас трёхстраничный рапорт. Наведите порядок, а я пока повременю.
– Понял, исполняю, – ответил капитан и повесил трубку.
Среди двух способов решить проблему дисциплины – либо наказать кого-нибудь одного для общего назидания, либо всех нагрузить работой так, чтобы некогда было и в туалет сходить – капитан выбрал последний. В особенности досталось Танечке. Поскольку она была не просто осталась в наследство от Санжапова как специалистка по завариванью чая, но также заведовала архивом, ей было поручен перевод картотеки на язык вероятного союзника; часть офицеров отделалась экстренной обновлением планов эвакуации, другим пришлось отправиться к личному составу для внеочередной проверки. А бунтарь-одиночка получил задание срочно картографировать небезызвестный пустырь.
К вечеру Танечка успела дойти до буквы Zh; картограф, изъятый из коллектива подобно занозе, перестал будоражить общественность, и разговорчики пропали; сам Тремпель, исходя из принципа «бумажкой на бумажку», подготовил сразу три рапорта – о боевой подготовке, о материальной базе и о планах учебных стрельб, так что перспективы казались прекрасными, как реющее на флагштоке знамя нашей победы.
Когда же смеркалось, и пришло время идти домой, в глаза капитану бросился китель, висящий на стуле картографа. Такое, на памяти капитана, с ним случалось всего дважды, и оба случая были катастрофические – один раз Петухов отчаянно женился, а второй – разводился.
На утреннем построении картограф был мрачен и немногословен, однако по скупым его фразам и, главное, по натужному выражению лица, едва совместимому с уставом гарнизонной и караульной службы, чувствовалась в нём обидная мятущаяся мысль. Тремпель, наблюдая за внутренней борьбой сослуживца, с тревогой ожидал, когда же эта мысль попросится наружу.
Несмотря на то, что секретаршу капитан унаследовал от Санжапова, особую манеру выступлений он хотел бы если не перенять, то хотя бы позаимствовать для пробы у Кривоблоцкого, который всякую фразу эффектно оканчивал беззвучным артикулированием какого-нибудь непечатного междометия, которое публика, надо сказать, легко угадывала по губам. Подчинённых эта игра увлекала – они, можно сказать, ловили каждое слово, но местные дворняги на время кривоблоцких монологов почему-то уходили с плаца в укрытие, за забор. Возвращались они потом осторожно, как бы приглядываясь, не строит ли ещё грозных рож строевой полковник из-под своих П-образных усов, не уехал ли ещё дорогой гость восвояси. У Тремпеля так не получалось, не хватало не то растительности на лице, не то бытового авторитета, килограмм эдак двадцати, не то звёздочек на погонах поприличней.
Говорил он культурно, выработав собственный стиль.
– Господа офицеры! Сегодня я вам напомню об операции «Коттедж», – начал он, прохаживаясь перед строем. – 1943 год, американцам осталось отвоевать у японцев последний из Алеутских островов. Планируют, готовятся, высаживаются с двух сторон. Противник на огонь не отвечает. Продвигаются вглубь острова – противника всё нет. Его нет нигде! Выясняется, что гарнизон эвакуировался накануне ввиду невозможности обороняться. А от дружественного огня и сопутствующих неприятностей между тем погибло две сотни бойцов.
Тремпель оглядел подчинённых, оценивая произведённый эффект, но ничего особенного скучающие лица не выражали.
– Товарищи! В отличие от американских коллег, нам с вами удалось всё преодолеть без потерь. Мы проявили бдительность, мастерство и выучку. Во дни, хе-хе, когда нас бомбардирует конвертиками и порошочками какой-то идиот...
– А может быть, и не идиот, – заметил картограф негромко, но все услышали. По строю побежали сдавленные смешки.
– Разговорчики! – рявкнул капитан и продолжил. – Именно идиот, ведь нормальный человек просто взял бы всех и перестрелял, а потом пошёл домой, где его ждут лёгкие закуски и тяжёлые напитки. Нормальный человек, если у него личные неприятности, не станет писать дурацких рапортов...
– А может быть, и не дурацких, – снова послышался голос картографа.
– ...И портить себе карьеру. В его положении, находясь на птичьих правах, – капитан проиллюстрировал это положение кистями рук, изображая петушиные крылья, и пристально посмотрел на Петухова, – распространять слухи – это самое последнее дело.
– Не последнее, – с вызовом произнёс тот.
Вдруг стало тихо, и было даже слышно, как от неожиданности замерли собаки. Капитан заметил, что коллективный взгляд переместился куда-то за его спину, оглянулся – и не зря: в сопровождении коменданта и адъютанта к ним шёл сам Кривоблоцкий.
Один ус у полковника подёргивался, и ничего хорошего это не предвещало.
- См. также: Предыдущая часть, Продолжение