ОСОБЕННОСТИ ВОСПРИЯТИЯ
Если на первый взгляд невысокая, основательная дверь и могла показаться ржавой и вросшей в стену, то её тихий, полный благородного рокота ход на хорошо смазанных петлях тут же рассеивал всякие подозрения на этот счёт: ею пользовались и держали в состоянии, характерном для вещей, долженствующих служить вечно. Она подалась вглубь, обнажая бесцветный потолок, вполне высокий для того, чтобы можно было работать с внушительными пыточными машинами или просто подвесить человека, дабы ноги его болтались в пустоте.
"Испанский сапог", медленно дробящий кости. "Деревянная кобыла" с трёхгранной спиной, на острой кромке которой следует сидеть верхом и с грузом, привязанным к ногам. Дыба, снискавшая не меньшую известность, чем кол. Все эти примитивные инструменты дознания, милые сердцу средневековых испытателей духа и тела, сегодня пылятся разве что на пожелтевших страницах позабытых книг или в сумрачных музейных галереях. Порождения тёмных времён, будучи однажды созданы, они оказались столь совершенными, что затем в неизменном виде служили человечеству многие века. В Западной Европе, когда в конце XI столетия установилась папская церковная система, на вопросы вероучения стали смотреть с юридической точки зрения, ересь стала считаться оскорблением божественного величия, а значит просто оскорблением величия согласно римскому праву. Так что развитие пыточных механизмов в определённом смысле есть эволюция юридической системы Римской империи, несмотря даже на то, что инквизиция на местное светское законодательство не обращала никакого внимания. И Священная конгрегация вместе с индексом запрещённых книг, и Sanctum officum* – всё это выросло на руинах разрушенного Рима. А в наших краях ко всему подходили без излишеств, обходились дыбой, кнутом и калёным железом – вещами понятными и простыми. Только потом, закрывая главу средневековья, Пётр I по приезде из европейского турне привёз для Тайной канцелярии последние достижения пытливой заграничной мысли.
Пока открывается дверца... Что же там, впереди? Мысли гудят в голове, с каждым ударом сердца вызывая новые волны образов. Если бы разум переваривал мир без остатка, преобразуя ощущения в действие, человек бы не состоял из осколков событий, не вертел бы перед собой пёстрый калейдоскоп из их разноцветных стёклышек, пытаясь увидеть следующий миг, и никогда бы не ошибался. Но человек устроен иначе. Там, за дверью – галерея из хорошо выделанных кабаньих голов на тёмных кирпичных стенах, оленьих чучел и медвежьих шкур на каменном полу, других охотничьих трофеев, будоражащих воображение натуралиста. Там, за гранью затянувшегося мгновения – мир, составленный из человеческих мыслей. Добыча охотника – вовсе не дичь, не здоровый отдых и совсем не байки, рассказываемые друзьям; нет, охота, эта странная тяга к лишению жизни, есть отплата человека природе за свою неотвратимую смерть. ...Чтобы пройти под низким проёмом двери, приходится пригибать голову. Распрямившись, удивляешься высоте серого потолка и попадаешь в пространство, ограниченное стенами с тёмной кирпичной кладкой, хранящей копоть давно ушедших эпох; в нём время течёт неторопливо, в нём всё ещё бродят тени, питающиеся светом неровного огня смолянистых факелов. Деревянный пол как будто зябнет без медвежьих шкур, которые ещё недавно рисовало воображение, но они, задерживаясь перед мысленным взором, всё же пропадают: что бы оно ни рисовало, мрачные своды подземелья или сизый туман неведения, в конце концов, фантазии, легко, или же преодолевая сопротивление смотрящего, развеиваются при столкновении с реальностью. Дверь – позади. Впереди, у бурой стены, стоит вешалка обыкновенная, для одежды.
Мы оказались в лаборатории. По крайней мере, именно её напоминали агрегаты, расставленные вдоль стен и отделённые друг от друга раздвижными перегородками, стрёкот аппаратуры и люди в белых халатах. Чучельник, на ходу снимая пальто, взглядом предложил сделать это же и мне, и я последовал его примеру. Он подал мне хламиду хирурга, однако сам просто накинул халат на плечи, будто показывая, что процедура носит скорее формальный характер. Я начинаю различать шум инструментов, шорох одежд и вообще присутствие людей; где-то неподалёку кто-то весело насвистывает патриотический мотив царских времён, мощно ворвавшийся и в наши дни с вокзалов и площадей, соединяющих эпохи. "Прощание славянки"**, даже если его ритм просто выстукивать пальцами по столу, тут же само собою преобразуется в литой звук духового оркестра. Минорные нотки легко проходят сквозь худые шинели и тяжёлые шубы, деревянные вагоны и кирпичные стены, и порой даже могут пронзить плотную ткань человеческих сердец. Чучельник криво улыбнулся и громко произнёс: – Наиль Рашидович, как там наш новенький? Когда встанет в строй? – Пока за ширмой постепенно смолкал марш, мы, теперь мало отличаясь одеждой от окружающих, зашагали в сторону замирающего эха, переходящего в звуки прочищаемого горла. – Наш малыш в полном порядке, мне нужно ещё полдня, и можно будет отпускать его на все четыре стороны. Всё идёт своим чередом. – Мы подошли к элегантному человеку средних лет, за точёной спиной которого виднелось нечто вроде автоклава. – Лучше бы всё шло по плану, – заметил Чучельник. – А что там с предыдущим экземпляром, разобрались? – Человек оторвал взгляд от бумаг, которые до последнего момента правил карандашом, и, сохраняя отблеск ярких мыслей в глазах, сказал: – Да, конечно. Там случай совершенно типичный. Как говорится, депривация потребности ведёт к диссипации и фрустрации, на фоне чего суицидальные наклонности, – он сделал поясняющий жест в области живота, имитируя харакири, – реализуются до конца. – Позади у специалиста по неврологической терминологии что-то булькало. – Гм, – сказал Чучельник, дайте-ка мне карту, я посмотрю. Обрисуйте ситуацию нашему гостю, ему это должно быть интересно. – Наиль Рашидович протянул отпечатанные листы со своими коррективами товарищу Мигову, тут же отошедшему в сторонку, и, вытерши ладони об воздух, обратил ко мне служебное воодушевление.
– Ну-с, приступим. Судя по вашей отвисшей челюсти, я должен пояснить свою мысль: депривация, то есть блокада потребности, приводит к перемене упорядоченного движения в хаотическое и к возникновению психического напряжения, то есть фрустрации. В самом деле, как нетрудно уяснить, фрустрированный субъект утрачивает вектор цели. – Он внимательно оглядел поверх очков своего слушателя и, видимо, найдя степень его вменяемости более-менее удовлетворительной, продолжил: – Прежде всего, рассмотрим основные поведенческие типы с точки зрения адекватности действий в контексте происходящих событий. Мотивированное поведение является нормой и подчиняется цели. Оно представляет собой вывернутый аналог отношений неразумной природы, где властвует физика: если кто-то на улице собрался заводить с тобой богословские беседы, не обращай на него никакого внимания и иди, куда шёл, – всё просто, красиво и предельно рационально. Псевдофрустрационное, то есть как бы вызванное психическим напряжением, но в действительности просто расчётливое поведение, хорошо иллюстрируется смирением, непротивлением злу насилием, а также манерой подставлять правую щеку в ответ на удар по левой. Само собой, ожидая сполна получить компенсацию на небесах. Третий тип, утрата связи между мотивом и действием, хотя отдельные поступки не теряют целенаправленности. В этом случае действие предпринимается не ради чего-то, а вследствие чего-то. Например, двое спешат купить билет на поезд, затевают у кассы перебранку, переходящую в драку, в результате опаздывают на поезд оба. И, наконец, катастрофическое поведение. Оно не контролируется ни сознанием, ни волей. Так, проигрывая в шахматы, игрок внезапно одним движением руки сметает все фигуры и делает так называемую "китайскую ничью".
Между тем я постарался незаметным образом вернуть свою челюсть на место, да простят нам эстеты столь затёртую метафору. "Похоже, – думал я, – и этот психиатр воспринимает любого человека, в том числе и себя, как набор фобий, комплексов и маний". В автоклаве что-то шевелилось. Нельзя сказать, что для меня внове было наблюдать пробуждение жизни из небытия; но неподдельный интерес во мне вызывала мысль о преобразовании неживой материи в живую. Хотя, наверное, и здесь, за крепкими стенами государства в государстве, обходились процессами натурального синтеза – vivum ex vivo***.
– Как известно, поведенческий оптимум достигается при балансе рационального и эмоционального влечений. Под их воздействием формируется и претворяется в жизнь мировоззрение субъекта. Если гармонии нет, то мы наблюдаем появление множества самых разных зависимостей от посторонних импульсов. По большому счёту, нарушается "Я-организация", а это приводит к ошибкам управления. В нашем случае как раз обнаруживается дефицит рационального: человеческое существо АУ-7, как и все его предыдущие реализации, завершило свой жизненный цикл в смятении духа и без физических на то причин. Если не считать удушающей петли, конечно. Казалось бы, напрашивается тривиальное решение – там прибавить, тут убавить. Но проблема заключается в том, что мы не можем существенно откорректировать личность, ведь тогда её подмена будет заметна окружающим. Таким образом, пространство для манёвра настолько невелико, что на данной модели впору поставить крест. Однако мы, как видите, не сдаёмся и собираемся выпустить слегка подправленный образец, внешне и внутренне неотличимый от предыдущих, но, тем не менее, лишённый деструктивной... – тут у него зазвонил телефон. Споткнувшись на взлёте мысли, он отбросил полу халата, извлёк из кармана пиджака аппарат, ознакомился с личностью на другой стороне звонка, немного поморщился и поднёс трубку к уху: – Дорогая?.. Алло!..
Люди подобны кораблям. Нет, не тем недавно спущенным со стапелей крейсерам, что сияют на солнце, не замечая ни волн, ни ветра, и не знают, куда же нужно плыть, пока не отдан приказ. Люди, они ловят воздушный поток парусами своих чувств. Мореплаватели древности были так простодушны и настолько просты в своих делах, что видели в темнеющем море гнев бородатого Посейдона, а их квадратные паруса тянули корабли вперёд вслед за движением волн, при этом взгляд неотрывно цеплялся за берег. Верхом отваги было отдать себя во власть стихии, бросить вёсла, окунуться в неведомое там, где берега не видно, – и, конечно же, остаться в живых. Время это прошло. Развитие мореходного дела привело к открытию треугольных латинских парусов, а затем и косых, "бермудских". Всё так же властвовала природа над человеком, всё так же воображение рисовало чудовищ за пределами знаемых пространств, но человек научился не бояться своего страха и плыть навстречу ветру. Впрочем, так приходится поступать лишь тогда, когда ничего другого не остаётся, а обычно гораздо проще ловить попутный ветер, ложиться на курс по течению и, во всяком случае, стараться избегать бури.
– Хм... На чём я остановился? Ах да, самурайские мифологемы, отягощённые суицидальной традицией. Их нельзя уравновесить западным, ближневосточным или же русским духом, это лишь усилит комплекс Мисимы**** как конфликт внутреннего мира с внешним, переведя его целиком внутрь объекта. Раздираемый противоречиями, – Наиль Рашидович не скупился на сравнения, демонстрируя благодарному слушателю свою замечательную эрудицию. Однако в кармане его снова подал голос неугомонный телефон, и занимательная лекция прервалась вновь: – Да, милая, сейчас, дай мне пять минут... – Он с досадой сунул трубку обратно, сказал: – В общем, коррекцию личности мы проведём путём изменения оперативной среды: отправим объект в турне по Дальнему востоку. Время, расстояния, пейзажи и, главное, столкновение с мечтой нивелирует её разрушительное действие, мотивационный баланс выровняется, и модель АУ всё же станет жизнеспособной. Кажется, это достойная идея. – Затем он пробормотал извинения и, пообещав скоро вернуться, направился к вешалке, а затем, на ходу одеваясь в короткое серое пальто, в разрезе которого виднелись полы халата, поспешил к выходу и, бросив напоследок нечто в роде "чем жениться, лучше удавиться", шумно исчез за дверью. Пожав плечами, я отвернулся. Передо мной тихо гудел автоклав, накрытый прозрачной крышкой. Нет на свете более интересного занятия, чем удовлетворять своё любопытство – я сделал пару шагов, коснулся тёплой поверхности установки и погрузил взгляд в её булькающее нутро. Сквозь немного запотевшую крышку с потёками конденсата мне удалось разглядеть нос, лоб и скулы создания, похожего на дядюшку Ау, крайне бледного, безбородого и спящего созидательным сном. Я потянулся вперёд и склонился над лицом так, чтобы видеть его прямо. Оно дышало. В моих глазах погружённое тело расплывалось под слоем полупрозрачной жидкости, однако было хорошо видно, что в районе черепной коробки происходит интенсивное движение вязкой субстанции, будто незримая ладонь кружит над скрытым теменем, как какой-нибудь хиропрактик пытается пассами рук массировать биотоки клиента. На лице, лишённом всякой растительности, часто подрагивали веки, а губы сжимались в ровную линию.
Сзади послышался голос Чучельника: – Любопытствуете?.. – Я поспешил принять подобающее положение, а он, вновь глядя в свои бумаги, проговорил: – Это замечательный специалист, и ему не откажешь в оригинальности. По его рекомендациям выходит, что вместо пришедшего в негодность г-на Убервольфа мы в результате довольно хлопотной операции выпустим другого точно такого же, и в итоге никто не ощутит никакой разницы. Что само по себе забавно. Всего лишь изменить на время окружение... Да, между прочим, это будет командировка в перспективный регион. – Он помолчал. Авторучка в его руке вернулась к извечному служению человеку, истекая тонкой полоской синей крови на шелестящую поверхность сминающихся листов. У меня за спиной послышался всплеск. Чучельник мельком бросил взгляд в сторону шума. – Почему же у него дохли собаки? Неужели набирались депрессивных эмоций у хозяина?.. Кстати, довольно продуктивно переносить подходы одной науки на другую, включая терминологический аппарат. Очень интересные последствия возникают. Так, если рассматривать социодинамику с точки зрения психиатрии, то многие явления, к которым пока не удаётся даже подступиться, становятся вполне объяснимы, а учитывая совершено дискретную организацию социальных образований (ведь все они состоят из людей) можно даже прибегнуть к количественным оценкам. Например, часть нашего общества отягощена параноидальными фантазиями относительно угрозы со стороны стран НАТО. Диагноз можно поставить в цифрах. Но это так, между прочим. Более интересны некоторые следствия. Согласно закону Йеркса-Додсона, поведение человека (а в нашей интерпретации – социума) тем эффективней, чем ближе его уровень бодрствования (активности) к некоторому оптимуму – он не должен быть ни слишком низким, ни чрезмерно высоким. Снижение уровня приведёт к замиранию, засыпанию, а повышение – к подъёму тревожности и дезорганизации поведения. Иначе говоря, слишком активные действия некоторых наций (например, США) не являются наиболее эффективными, равно как и не имеет долгосрочной перспективы дремота, в которую погрузилась Великобритания. Впрочем, если их воспринимать как единый организм... С другой стороны, нужно также напомнить, что цикличность не менее свойственна жизни общества, чем суточным периодам человека. – Он встряхнул страницы и спрятал ручку во внутренний карман пиджака. – Ещё одна аналогия: прекрасная идея отправить неустойчивую личность в дальние края с целью обретения ею целостности здорово перекликается с библейскими скитаниями еврейского народа. Но дети Моисея хотя бы нашли, всё-таки, землю обетованную, а вот цыгане просто пребывают в постоянном и нескончаемом странствии уже многие века, предпочитая движению мысли движение тел. Не думаю, впрочем, что уже тогда действовали социальные архитекторы, разве что случай. Между прочим, территориальная привязанность народов...
Отворилась входная дверь, и в проёме показался Наиль Рашидович. Часто дыша, он медленно шёл в нашу сторону. За ним оставались влажные следы, и весь его облик говорил о том, что где-то за пределами подвала начался дождь. В самом деле, нельзя же всерьёз полагать, что специалист по психиатрии вздумал принять освежающий душ в верхней одежде и среди бела дня. Впрочем, как он тут же заявил, никакого "бела дня" на дворе нет: – Вы представляете, что творится на улице? Там темно, поднялся ветер, громыхает гром и льёт дождь. Просто буря какая-то. Ничего подобного в сводках Гидрометцентра не сообщалось. – Чучельник успокаивающе обнял его взглядом, предложил переодеться и высказался в том смысле, что служба прогнозирования погоды – один из самых удивительных феноменов современности, так как предсказывает по преимуществу лишь вероятность собственных ошибок. А вообще, глобальное потепление, "вскипание" атмосферы над крупными городами... Без сомнения, из подвала виднее, что происходит на самом деле; недаром прозревающий царь Эдип решил себя для верности оценок ослепить. Брызги воды скатываются на пол и разлетаются во все стороны, распространяя вокруг вошедшего запах серого дождя. В кармане вновь звенит телефон, Наиль Рашидович достаёт трубку и говорит: – Да, любимая, всё в порядке. Пиши номерок. – Он тут же извлекает из кармана пластиковую карточку и, прижав телефон плечом к уху, сдирает с неё целлофановую оболочку, затем тут же появившейся монеткой быстро стирает защитное покрытие и медленно, с повторами и поправками диктует чуть охрипшим голосом длинный цифровой код. Потом любезно прощается, шутит и посылает словесный поцелуй. Наконец, завершая экспедицию, направляется к вешалке, и из-за ширмы доносится нечто, напоминающее "чем жениться, лучше утопиться".
Тем временем... Признаться, поначалу мне было непросто свыкнуться с мыслью о параллельных событиях с одними и теми же лицами, включая себя, но потом, как и всё новое, это двойственное восприятие действительности стало казаться почти обыденным. В самом деле, ведь это ничуть не сложнее, чем вообразить себе четырёхмерный куб. Хотя, как раз на этот счёт случались и осечки. Помнится, знакомая по переписке аспирантка, пытаясь открыть своё сознание для мира (который, как известно, не имеет строгих форм, а лишь представляется нам таким в силу особенностей нашего мышления), довольно скоро увлеклась самыми разными методиками развития воображения. Выдумывать невероятных животных, представлять мир состоящим из маленьких человечков или эзоповым языком описывать сухие математические выкладки, всё это имеет только одну цель и ровно одно приложение – научить человека смотреть на вещи с разных сторон. В качестве простого способа сделать это одним усилием я и предложил ей сию задачку. Это так же просто, как плоскому существу наподобие таракана вообразить нечто трёхмерное, вроде табуретки. Но ведь известно, что добрые соседи человека домашнего при случае могут даже прыгать с полки на стол и со стола на пол. Неужели маленькие жучки сообразительнее человека, вздумавшего проникнуть мыслью за пределы своего так хорошо исследованного трёхмерья? Приблизительно в этих словах я подталкивал к занятиям заочную ученицу. Она соглашалась, замолкала, будто напрягая интеллигентный лобик и потирая нос от напряжения, но, увы, её последним достижением было откровенное "у меня получается только четырёхступенчатая матрёшка". Мы переключились на другую тему, но историю эту я однажды поведал Жоржу. "Мой метод объяснения предельно прост, – я говорил, глядя, как г-н Павленко задумчиво нарезает тонкие лимонные дольки, и прикидывал, как же выглядит четырёхмерный лимон, – поэтому я так огорчён своим просветительским фиаско. Я показывал, что продлённая точка даёт отрезок, а он, двигаясь перпендикулярно самому себе, порождает квадрат. Последний, в свою очередь, вытянутый перпендикулярно плоскости трёхмерного мира, позволяет увидеть куб, который можно отразить в сторону, перпендикулярную текущей системе координат – при этом как раз и получится четырёхмерная фигура. А можно ещё прибегнуть к метафоре времени как четвёртой координатной оси – я предлагал и такой способ". Жорж аккуратно разложил дольки на блюдце, и, думая о чём-то своём, сказал: – Послушайте, напрасно вы всё усложняете. Гиперкуб имеет аналитическое представление. Вам нужно всего лишь задать 16 точек вида A(x,y,z,t) и не морочить даме голову. Так вам армянского?..
...Тем временем я находился за пределами города, в лесной сторожке, среди четырёх стен. Вокруг домика глубоко и чисто дышал разбуженный лес; весна за окном вот-вот готова была уступить место лету, насмешливо прокатившись по округе на разгорячённой спине февраля. Но я повернулся спиной к миру и сосредоточился на странном отсутствии механизмов управления погодой, столь явно пущенных в ход архитекторами событий. Изучал содержимое полок и ящиков, всматривался в фактуру стен и отодвигал тяжёлый стол – и вновь недоумённо отходил к мутному окну, чтобы собраться с мыслями, почти не глядя на едва различимое заоконное измерение. Найти ничего не удавалось, и я оставил поиски, подумывая над тем, насколько неприятно ошибиться в догадках. Меня атаковал комар. Наше скорое знакомство кончилось убийством, и я глубоко вздохнул. В конце концов, иногда нужно просто действовать, а если увлечься и на раскопках истины упорствовать и не сдаваться, то можно докопаться до пустоты. Я протёр окно ладонью; за ним высились деревья. Иногда их обдувало редким движением воздуха, и тогда по хвойному покрову пробегала волна, колебля дно зелёного моря, беспокоя даже тех, кто наблюдает за природой из укрытия деревянной коробки. Тряхнув головой, я огляделся и увидел на столе охотничье ружьё, согнутое в колене. Найдя патроны и приведя его в боевую готовность, медленными шагами я подошёл к двери, забросил ружьё за плечо и вышел наружу, навстречу неугомонной жизни.
-----
* Святая служба (лат.).
** В. Агапкин, 1912 г.
*** Жизнь из жизни (лат.).
**** Юкио Мисима, японский писатель, в духе своих убеждений покончил с жизнью через харакири.
- См. также: Предыдущая часть, Продолжение