ОПЫТ C БУРИДАНОВЫМ ОСЛОМ
Побродив между холмов, мы возвращались обратно, пребывая в молчании и отвернувшись от свечения неба, и фигуры наши отбрасывали длинные безмолвные тени, достигающие в своём протяжении стоящих вдали стройных высоких деревьев. Под ногами то и дело скрежетали камни, и тогда, прежде чем отпечатаются следы, из-под подошвы вздымались лёгкие облачка красноватой пыли. Если ещё совсем недавно я ощущал головокружение от внезапного осознания того, что мы идём по марсианской равнине, то теперь мне стало даже скучно оглядываться по сторонам и наблюдать безжизненные пейзажи, будто мы пересекаем Сахару с её каменистыми пустынями. Монотонные слова, долго не отстававшие от меня: –
"У верблюда есть недостатки.
Две недели идя без оглядки,
Он ложится и умирает", –
постепенно улетучились, уступив место покою, всё более насыщающему усталость моего разума пустотой. Мне отчего-то вдруг стало нравиться просто идти, глядя перед собой и не видя ничего. Если бы человеку была дана возможность выбирать форму своего существования, кто-то бы из ограниченных или отчаянных поначалу остался бы собой, кто-то бы принялся безудержно экспериментировать, примеряя на себя тела зверей, птиц и деревьев, но почти все, так и не найдя совершенства в сложности, пришли бы к нему в простоте, уподобившись камню, точнее – вернувшись к исходному состоянию, в котором нет нужды прилагать усилия. Впрочем, к небытию человек приходит и вполне естественным путём, по завершению жизни. Что же, получается, выбора нет?.. Мы движемся дальше. Так случается, из-за утомления впечатлениями иногда происходит неуловимый сдвиг настроения, и ты из ищущего и любознательного человека превращаешься в шагающую машину. Или, может, верблюда. Словесная тень от пустынного животного, терпеливо переносящего долгие дни без воды и мыслей, на миг вновь разбудила воспоминание о стихах, почти скрывшихся за горизонтом сознания; они шептали о сладости освобождения от борьбы, от пленения мыслью. "Да, – неохотно думал я, возвращаясь к необходимости бесконечного диалога с собой, – разум отторгается от природы, он переступает за её пределы ради её же подчинения, но тогда, когда в минуты слабости желает достичь гармонии с миром, он вступает в противоречие сначала с собою, а затем и с природой. Он будто попадает в западню и пытается вырваться на волю, но это ведь невозможно, если и так ничто тебя не держит".
Мы приближались к деревьям, и наши тени уже не накрывали зелень хвойных крон, но пронзали стволы и рассекали их плотные ряды. Есть три типа попутчиков. К первым относятся люди, которых гнетёт тишина, они стремятся говорить много и обо всём; вторая группа сотрясает воздух просто из вежливости, от скуки или от избытка чувств; третьи предпочитают молчать. Почти все сочетания попутчиков приводят к дискомфорту каждого – беспокойный рассказчик не может остановиться, навязываясь любому и тяготясь этим; вежливый человек в разговоре исполняет долг перед обществом, но понимает, насколько это бесполезно, даже если его собеседник также говорит из вежливости. И только люди, в основном хранящие молчание, составляют наилучшую компанию для путешествий, так как никому не доставляют неудобств, в том числе и себе. Впрочем, есть ещё одна категория лиц – это наблюдатели. К ним относятся лица, предпочитающие слушать и смотреть. Они в равной степени находят удовольствие и от неутомимых говорунов, и от лиц, неторопливо обсуждающих погоду, и от тех, кто при этом листает книгу. Но, конечно же, лучшие из них почерпнут гораздо больше полезного из осмысленного молчания, чем из пустой болтовни. Однако я уже ощущал потребность поделиться соображением, вдруг пришедшим на смену верблюду: – Знаете, всё же я не до конца понимаю, что человеку искать на Марсе. Ведь давно уже установили, что кроме незначительного количества воды, планета не представляет особого интереса. С тем же успехом (но с куда меньшими затратами) можно эксплуатировать Луну, не говоря уже об Антарктиде, где климат не в пример лучше. – О, меня действительно распирало любопытство. Первым отозвался Чучельник: – Законный вопрос, но почему вы всё смешиваете в кучу? Ведь нужно понимать разницу между разными группами людей. Прежде всего, учёные: находясь на переднем крае науки, они не сводят дебет с кредитом, а просто изучают вселенную. Далее, военные: они оперируют категориями стратегического планирования конфликтов, и если бы Марс обладал убийственным потенциалом по отношению к Земле, за него разразилась бы жуткая борьба. Что касается деловых кругов, они были бы готовы профинансировать хоть колонизацию Луны китайцами, если бы это было выгодно. Ну а политики, подчиняющиеся закону электоральных предпочтений, подчиняющихся законам рекламы, вынуждены угождать почтеннейшей публике – ведь политика сродни театру, в некотором отношении. Видите, как много точек зрения. Каждая имеет право на существование в рамках ограниченных средств, интересов и времени.
– Что-то вас не туда занесло, – отозвался г-н Павленко, – вы совершенно напрасно всё настолько детализируете. Это всё равно, что при расчёте баллистической траектории принимать во внимание молекулярную структуру летящего ядра. Между тем как решение вашей задачи, – тут он глянул в мою сторону, не сбавляя при этом шага, – предельно просто. Человечество эксплуатирует Землю, и её ресурсов в любом качестве, будь то место для жилья, материалы для изучения мироздания, топливо или редкоземельные вещества, более чем достаточно, в особенности – если учесть их дороговизну на других планетах. О военных и говорить нечего, ведь их интересы – это функция от всех предыдущих. А когда приходится выбирать, то всегда принимается наиболее доступный вариант. Всё подчиняется принципу минимализма, ничто не противится закону притяжения. И деревья, растущие вверх – лишь иллюзия такого сопротивления, поскольку они опираются на корневую систему, устремлённую к ближайшему источнику воды и питательных веществ, а ветви ловят энергию солнца. И человек возьмётся за ближайшие планеты лишь незадолго до того, как это станет выгоднее, чем житьё на глубине океана. Мы неотвратимо приходим к пониманию того, что при нормальном, некатастрофичном развитии событий колонизация Солнечной системы – дело чрезвычайно далёкого будущего. Другое дело, что действительное развитие всегда катастрофично, а под нормой понимается период, когда закрепляется результат предыдущего скачка. В конце такого периода, кстати, человечество сейчас и пребывает.
Мы приближались к деревьям. Жорж поддел ногой марсианский камень, и тот полетел, кувыркаясь и не собираясь падать, пока не стукнулся о широкий ствол сосны. Она же равнодушно тянулась к солнцу, ловя его лучи. "Вот ведь пикантность ситуации, – усмехнулся я про себя, – слушать о недосягаемости Марса, прогуливаясь по его поверхности".
– Глубоко уважаемый и горячо любимый Жорж! – Чучельник был ироничен. – Когда мне говорят о проблеме выбора, я всегда вспоминаю ваш замечательный эксперимент с буридановым ослом. – Он глухо засмеялся, а глубокоуважаемый Жорж метнул в него недобрый взгляд: – Что же, ну что вас постоянно так веселит в этом вполне рутинном научном опыте? Если бы вы хоть на миг запрокинули голову, между прочим, вообще ничего экстраординарного и не случилось бы! – Я с интересом наблюдал за внезапно возникшей перепалкой, в особенности за Чучельником, которому явно не терпелось сказать что-то, судя по выражению его лица, невероятно остроумное. Да он и не заставил себя долго ждать: – Но ведь именно благодаря моей рассеянности, – вкрадчивый голос играл тонами, недоступными для модуляции человеком без специальной подготовки, – ваш скучный и, прямо скажем, чудаковатый опыт по программированию осла, – он сделал едва заметный акцент на осле, – не закончился пустой потерей времени. – Акцент был настолько тонкий, что я уловил намёк лишь немного погодя.
Мы вступили в область сгущающегося сумрака, под тень широких стволов. Жорж двигался впереди, поэтому говорить ему приходилось громче, дабы слова его дошли до каждого: – Послушайте, как вы там сейчас именуетесь... г-н Мигов, давайте начистоту. Всем известен мысленный опыт средневекового схоласта Жана Буридана, или, по крайней мере, то, как этот опыт сегодня описывают. Коллега, ведь вам известна поговорка: "Asinus Buridani inter duo prata"*? – Он явно обращался ко мне, и я ответил утвердительно. Впрочем, Жоржу я был нужен как слушатель. – То есть, вполне в духе номинализма, раз уж разум диктует воле возможный выбор, то в случае равной притягательности выбрать невозможно, а значит и пресловутый осёл меж двух охапок сена застрянет в полной нерешительности. Несмотря на то, что профессор критиковал Аристотеля и вообще, отметим особо, ввёл понятие движения по инерции, в данном случае он рассуждает в рамках представлений XIV века, то есть, почти не интересуясь натуральными свойствами вещей, но оперируя абстрактными моделями сообразно их поведению в идеальном мире. Вы знаете, с тех пор многое изменилось, и люди, интересующиеся естествознанием, теперь пользуются научным методом. А поскольку тот же Эрроу, доказывающий невозможность выбора внутри системы, делает это сугубо математически, то есть на идеальных моделях, которые не являются полным аналогом физических прототипов, и вообще эта тема была чрезвычайно актуальна, я счёл необходимым произвести некоторые исследования. – Чучельник заметил: – Но у вас возникли проблемы с выбором места. Жорж ответил: – Да, это верно. Так как нужно было уйти от математической модели осла, наделить его плотью и кровью, но непременно соблюсти идеальные условия эксперимента – излишне объяснять, чего стоят усилия по обеспечению полной идентичности стогов сена, уж не говоря о предельно возможной симметричности осла – приходилось искать идеальный полигон. Не скрою, поиски длились долго, я перепробовал многие лаборатории, начиная собственным домом и заканчивая подземными объектами Новосибирска. Но специфичность требований к условиям опыта никак нельзя было удовлетворить: всё должно было быть равномерно: кривизна стен, их узор, фактура покрытий пола и потолка, конвективные потоки воздуха, влажность атмосферы в каждой её точке и так далее. Понимаете ли вы существо проблемы? смелость поставленной задачи?.. – Мы шли в полутьме, и под ногами потрескивали сухие ветки. Вдруг Чучельник хихикнул: – И, безусловно, единственным местом, обеспечивающим перечисленные условия, оказался Марс! – Я удивился подобному выбору, а г-н Павленко явно ждал такого выпада: – Да, именно. Земля непригодна для идеальных экспериментов, для них используют лаборатории на космических станциях, вращающихся вокруг планеты. Но невесомость плохо сочетается с идеей стога сена, поэтому я сначала предполагал развернуться на Луне – однако ведь там слишком близко человечество с его радиоволнами. Да, пришлось образовать узел на Марсе. И что в этом смешного? Расстояния ничего не значат, если знаешь, как их преодолевать без потери времени. Итак, обосновавшись здесь, подготовив идеального осла и тщательно отмерив порции сена, мы приступили к эксперименту. Чтобы солнце не сбивало испытуемого с толку, мы дождались полнейшего установления темноты. На платформе, контролирующей атмосферу и всё вокруг, стоял осёл, замерший в ожидании. Я подал сигнал.
– Коллега, можно, я угадаю, куда он двинулся? – Впереди уже смутно различался бревенчатый домик. – Дело в том, что у животных заложен очень простой механизм реакции на подобные затруднения. Всё происходит инстинктивно, и вопрос давно исследован натуралистами. Осёл пойдёт налево. Я прав?.. – После некоторой паузы Чучельник сказал: – В каком-то смысле – именно так и произошло. Вы не забывайте, в каком пространстве находился осёл, и как здорово его сбалансировали. Бедное животное, не в силах сделать выбор, видимо, лишённое при подготовке к опыту столь важного инстинкта, преодолевая условность обстановки, обратило свой взор к звёздам. Их никто не спрятал.
– Да, в этом был досадный промах, – сказал Жорж. – Он выбрал ближайшую звезду и исчез. Впрочем, бестолковое животное, часть нашего мира, протянуло канал до альфы Центавра... Но, но, но: уж там-то человеку делать совершенно нечего. Выбор людей иной, туда мы доберёмся в совершенно другом качестве.
После слов о совершённом выборе буриданова осла меня настигли слова о судьбе верблюда в пустыне, который две недели идёт без оглядки, а затем ложится и умирает:
"И, недвижимый и незрячий,
Продолжает свой путь иначе,
Без баулов и пассажира.
Лишь оставив страницы света,
Оглянувшись на краски ветра,
Он увидит формулу мира".
В окнах дома всё отчётливей был виден свет.
-----
* Буриданов осел между двух лугов (лат.).
- См. также: Предыдущая часть, Продолжение