Дмитрий Королёв

БЕСЕДЫ С ЖОРЖЕМ

ОБРАЗ ЧЕРЕПАХИ

– Видите ли, коллега, – Жорж проводил меня мимо лежащих на вытоптанном снегу фрагментов оледенелых деревянных конструкций, – никогда не нужно бросать начатое дело, всегда надо не просто доводить его до конца, но ещё по пути внимательно изучать всё, до чего дотягивается взгляд. Нет, не спорьте, – он сделал предостерегающий жест поднятой рукой, показывая ладонь, покрытую копотью, – не говорите, что изучая каждую дорожную пылинку можно и вовсе не сдвинуться с места, этот ваш аргумент я легко парирую тем, что все пылинки с точки зрения пешехода одинаковы, и достаточно как следует рассмотреть лишь одну из них. Таким образом, не сбиваясь с шага, внимательный исследователь замечает бесполезные как будто бы мелочи, которые со временем, однако, становятся дорожными указателями. – Солнце сизого неба освещало равнину ярким холодным светом. По обе стороны от нас, на сколько хватало глаз, белое поле простиралось до горизонта. Впереди по-прежнему высилась неприступная стена. Жорж, увлёкшись мыслью и следя за моим взглядом, споткнулся о валявшуюся доску и чуть не потерял равновесие, но тут уж сказались его регулярные тренировки по фехтовальной части, так что уверенную поступь он изменил лишь на краткий миг. – Если бы человечество не замечало пустяков и не пыталось их использовать, ленясь и изобретая, мы бы по сию пору обитали в как будто бы комфортных пещерах и гоняли по лесам с каменными топорами, которых, кстати, тоже бы не было. Разве что охотились бы не за перебитыми мамонтами, а за какими-нибудь белками. – Брёвна и балки, увесистые деревянные брусья, уложенные штабелями или просто сваленные в кучи, соединялись тропами, уже по преимуществу не только оголёнными от снега, но и лишёнными прошлогодней травы. Впереди слышался отдалённый гул, перемежающийся редкими глухими ударами. В воздухе пахло древесной смолой, дымом костра и пряным варевом. – Между прочим, – заметил я, с удовольствием воспользовавшись логической брешью в рассуждениях спутника, – историческое приложение теории Дарвина как раз неплохо объясняет, почему каменные топоры канули в прошлое и не стали вечным атрибутом человека. Так, примитивная мутация в технической области одного племени приводит к расширению его кормовой базы и ареала обитания, а значит порождает доминирование над соседями. Само же изобретение со временем распространяется среди других людей, таким образом становясь частью своеобразного генетического кода. – Я довольно ухмыльнулся: не часто удаётся поймать Жоржа на мелочах. Впрочем, он отмахнулся неопределённым движением головы, будто не желая спорить о вещах очевидных, и, отбросив ногой подвернувшийся обломок, продолжил свою мысль: – Слушайте, знание не приходит само по себе, оно всегда – результат серьёзной работы, хотя далеко не всякий труд венчается успехом. Будучи в курсе гносеологической проблематики, вы должны, кстати, понимать, что всякой исторической эпохе соответствуют свои открытия и находки, которые в разных местах появляются почти сразу и независимо. Происходит это оттого, что люди находятся в сходных условиях, обладают равным уровнем знаний и нужно им одно и то же. Но. Представьте себе цивилизацию в виде улитки с её тактильными рецепторами. Она выставляет их наружу, с их помощью дознаётся о том, что находится вокруг, и выбирает направление движения; не стоит и надеяться, что удастся вернуться назад, нет, разбираться с деталями нужно сразу, не откладывая на будущее – потому что оно обычно становится занятым совершенно другими делами. Если же мы забросим начатый опыт, то, во-первых, никогда не узнаем, верна ли была наша догадка, и во-вторых, можем потерять перспективу, скрытую за стеной. – Мы проходим мимо вместительной палатки армейского образца; невдалеке струится дымок над кипящим котлом; повар, вполне элегантный для полевых условий – сапоги измазаны подтаявшей у огня землёй, но небритость не носит запущенного характера – завидев нас, радостно салютует. Из конюшни, для постройки которой не пожалели брёвен, доносится одинокое ржание – видно, аромат похлёбки не даёт покоя особо чувствительным лошадям. Окрестности лагеря, между прочим, совершенно голы, и Жоржу на первых порах пришлось организовывать доставку материалов издалека, а поскольку животные, в отличие от людей, не могут согреваться добрым вином и хорошей компанией, он в первый же день был вынужден пойти на досадный расход дефицитной тогда древесины. Теперь же г-н Павленко, как видно, совсем не интересуется лагерем. По крайней мере, он никак не реагировал ни на запах из котла, ни на группу плотников, мастерящих рядом с остовом большой деревянной конструкции подобия раздвижных шезлонгов, и только на приветствия отвечал по-военному чётко. Быт явно налаживался и устраивался, по мере возможности, сам по себе. – Ещё одним важным моментом в поиске нового знания является тот факт, – сказал Жорж, когда мы проходили мимо кузни, – что, несмотря на уникальность каждого из исследователей и его ошибок, всеобщая совокупность знаний оказывается достаточной для восприятия очередного открытия. То есть, передний фронт науки, этот щуп нашей улитки, разворачивается вокруг нового понятия так, что его осознание становится неизбежным – не один, так другой учёный, владея накопленной summa technologiae*, статистически обязательно натолкнётся на открытие в диапазоне нескольких десятилетий. Понимаете, что это значит?

Со стороны кузни показалась проседающая под тяжестью груза повозка, запряжённая парой лошадей. Возница, расслабив вожжи, спокойно их подёргивал, и лошади медленно, но уверенно тянули груду гладких каменных ядер внушительного размера. Чуть поодаль шли двое солдат, видимо, для страховки на случай пробуксовки колёс на разъезженной дороге. Я загляделся на их размеренную походку, приноровленную скорее к полевым будням, чем к строевому шагу – точно эти головорезы прошли через полмира от одной войны к другой, и расстаться с жизнью для них проще, чем сменять её на другую. Мы подошли к большой камнемётной машине. Думая над словами собеседника, я наблюдал за чёткой работой расчёта исполинского требюше, где люди казались частью механизма. По два человека в каждом из барабанов, напоминающих беличьи колёса, опираясь руками, бежали вперёд, оставаясь на месте, но заставляя массивный противовес подниматься почти на высоту двухэтажного дома.

Стена издали напоминала панцирь огромной черепахи, влезшей на пустынный берег и замершей в холодных лучах зимнего солнца. У подножия суетились ничтожные люди, пытающиеся достучаться до её сердца с помощью всех доступных средств.

– Жорж, вы рассуждаете парадоксально. Говоря о возможности безвозвратно пропустить открытие, вы указываете на его неотвратимость.

Чуть поодаль стояли такие же устройства, как и то, что находилось рядом и с которого я почти не сводил зачарованных глаз; впрочем, кого-кого, а г-на Павленко, похоже, весь осадный процесс давно уже утомил.

– Коллега, вы меня удивляете своей недальновидностью. – Тихо произнёс Жорж, невольно замедляя шаг. – Конечно, именно к пониманию диалектики я вас и подвожу. Если бы не было этого противоречия, если бы мы пребывали в гармонии с миром и себе подобными, то тогда наука бы топталась на месте и даже вовсе бы не возникла за полной ненадобностью. – Тут он вежливо улыбнулся, чуть заметно поклонился и отвернулся, довольный собой.

Я вздохнул, и всё смотрел на требюше – об этой машине, способной метать обломки скал на сотни метров, я читал в старых книгах, но никогда не видел в натуре. Пятеро бойцов разгружали каменные снаряды, двое подкатили шар к концу длинного рычага, благодаря поднятому противовесу наклонённого к земле, разместили в кармане пращи и закрепили её петлю на зубце, выступающем из оттянутой балки. Когда всё было готово, один из солдат дёрнул за верёвку, механизм пришёл в движение, и многотонный груз устремился вниз, а балка – вверх, со скрипом увлекая за собой снаряд. В верхней точке праща совершает рывок, и камень бесшумно улетает в небо. Бойцы тем временем продолжают разгружать подводу, и требюше готовится к очередному выстрелу. И вдруг слышится удар – тот самый звук, издалека воспринимавшийся нами как мерный рокот, теперь он начал распадаться на фрагменты и наполняться смыслом: каменный снаряд, долетев до красной стены, столкнулся с её поверхностью и, не оставляя видимых следов, разбился на мелкие осколки и осыпался вниз, в груду щебня, что возвышалась над снегом подобно большому сугробу. Вдруг я замечаю канонаду, раздающуюся и слева, и справа, вижу и тяжёлые камнемёты, и онагры ближнего действия, и перрьеры, и совсем уж радикальные механизмы, таранящие преграду, что называется, в лоб – обитые металлом, окружённые людьми. Я смотрю на сражение человека и загадки немного со стороны, и человеческие существа в этой атаке мне напоминают маленьких бессильных комаров.

– Жорж, ну как продвигается штурм, – поинтересовался я со всей доступной учтивостью, – что новенького?

Собеседник, не слишком довольный сменой темы, проворчал: – Так, ничего необычного. Стена, как нетрудно видеть, имеет сфероидальный тип, всюду покрыта злосчастным красным кирпичом. Иллюзорным, конечно. Что не помешало мне даже влезть на её купол. Кстати, с приступами сонливости, не дававшими сначала влезть на стену, нетрудно бороться при помощи строевой песни. Впрочем, это ничего не даёт: пока что ни один из доступных видов оружия – а кому, как ни вам, следует быть в курсе, что о серьёзной взрывчатке здесь приходится только мечтать – не позволяет обнаружить хоть одно слабое место предела. Однако вместе с тем, полагаю, дело не в силе как таковой, но в точке её приложения – возможно, всё-таки, если знать точку, стену можно разрушить ударом кулака.

Конечности огромной черепахи, мне казалось, не то втянуты в панцирь, не то растворены в остатках серого тумана, вдали обволакивающего её бордовые края. Стена была неприступной.

– Так что, барьер обнимает лес со всех сторон?

– Не просто обнимает. Стена и лес, машины и люди, как вы понимаете, в достаточной степени условны, а действительный их смысл как предметов увидеть легко: достаточно вернуться к пониманию мира как хаоса. Это значит, что любой объект возникает из небытия как проявление пересечения процессов, а структурирует его представление наяву одна простая вещь – наше сознание. Так вот, это не мы персонально уткнулись в неприступный предел, нет – это всё, что нас окружает, во многом попросту противоречит тому, что находится за стеной, и поэтому на участке фронтального столкновения пространств и возникает барьер. Но во всяком барьёре есть изъян или, если угодно, потайной ход. – "Барьер понимания", – хотелось мне подумать, но Жорж оказался проворней: – Кстати, коллега, уж раз вас так тянет на философию, можете понимать стену как символ разделённого мира, как стену непонимания, как стену противоречия. Так или иначе, всё же я надеюсь, что нам удастся её преодолеть, если будем последовательны и аккуратны. Ну, спросите же меня, для чего тогда нужны все эти тараны. Охотно вам отвечу: их и нет, в общем-то; точнее, то, что мы видим, есть проекция наших попыток разобраться в проблеме. Так проще.

Поднявшись на деревянное возвышение, мы смотрели на разрозненные стенобитные орудия, не перестающие проверять на прочность совершенно непроницаемый панцирь, поблескивающий в лучах бледно-жёлтого солнца.

– Доктор Павленко! Доктор Павленко! – вдруг послышался крик приближающегося человека, резко отличающегося от нас, прилично одетых в благородное платье, нарядом типичного коммерсанта. – Выгодное предложение! – Жорж вполголоса пробормотал в сторону: "Снова он тут, глаза б мои его не видели" – Доктор Павленко, – запыхавшись говорил господин в неуместной одежде, – мои партнёры из Новой Зеландии готовы предложить несколько превосходных осадных машин, ведь это то, о чём вы меня просили. Гляньте-ка только на фотографии. – Он потряс альбомом в воздухе, затем, увлекая нас, развернул его и принялся переворачивать листы, попутно живо комментируя сюжеты: "вот здесь воины поднимаются по винтовой лестнице наверх!", "а тут башню толкают к стене, обеспечена абсолютная защита отряда!", "вот солдаты высаживаются на стену – им ничто не может помешать, башни адаптированы под самые высокие крепостные стены Европы!". – Неуместный человек поражал одним замечательным свойством: нежеланием просто оглянуться.

– Что же, любопытно, я, пожалуй, подумаю, – пессимистически произнёс Жорж, – только вот для этих башен вряд ли найдётся прямое применение – у нашей стены, к сожалению, нет верха.

-----
* Сумма технологии (лат.).