ПАРК "АЛЕКСАНДРИЯ"
- К истокам
Мы ехали на юг, и на зелени листвы, на лазури неба с каждым километром всё явственней ощущалось дыхание весеннего солнца. Маршрутка, чем-то похожая на божью коровку, жужжала тихонько, но двигалась резво, и примерно за час, оставив далеко позади суетный Киев, мы добрались до славного города с не тронутым большевиками названием Белая Церковь.
Возможно, из каких-нибудь ватиканских палат этот город видится оплотом православия, выстроенным из белого камня и грозно блистающим золотыми маковками церквей. Если так, то понятно, почему папа римский Павел II, нанося свой исторический визит нашему отечеству, решительно добрался до предместий Киева, но в Белую Церковь сунуться не рискнул – и неприступная Piza Blanca осталась непокорённой. Нас же она встретила хлебом-солью, то есть пиццей отменного качества и по вполне умеренной цене.
Город с двухсоттысячным населением поначалу кажется небольшим посёлком, и у всякого, въезающего сюда впервые, при виде любых фундаментальных строений каждый раз должен возникать вопрос: это уже центр? У меня же, кого в прошлом можно было называть белоцерковцем или, не приведи, господи, белоцерковчанином, раз за разом возникал ответ: нет, это ещё не центр, его ты сразу узнаешь. И действительно, как можно ошибиться, если это место, священное для всякого жителя районного центра, монументально обозначено многометровой фигурой вождя пролетарской революции? Правильно, ошибиться невозможно. Тем более что неподалёку находится бывший горком партии тех самых большевиков.
Есть в этом обоюдном неуничтожении – ведь уцелели и название города, и памятник Ленину – торжество исторической толерантности и некоего понимания, что всё происходящее, друзья, происходит как бы понарошку.
На стенах бывшей гимназии, где позже разместился сельхозинститут, а теперь, кажется, что-то вроде университета, можно наблюдать лики известных покойников, имевших к этому зданию какое-либо отношение, причём гранитные таблички, судя по характерной манере их исполнения, заказывались, без сомнения, в бюро ритуальных услуг. Пока мы изучали надписи на табличках, за нами увязался небольшого размера беспородный пёс. Вместе с ним, находясь на высоком берегу Роси, мы некоторое время любовались изгибами реки, откуда, по одной из версий, «есть пошла земля русская», затем спустились к воде, бродить по пляжу.
Мне пришла в голову оригинальная мысль, не лишённая остроумия. Как говорил Любищев (когда его спрашивали, в какой специальный блокнотик он записывает свои наблюдения), действительно хорошие мысли приходят крайне редко – ну, одна, ну, две в день – поэтому их нетрудно и запомнить. Довольный собой, я улыбался; пёс провожал нас до парка Петровского, где уже без него мы купили билеты на некое подобие американских «русских горок».
Пёс побежал по своим делам, а нам, после всех этих интродукций и экстраверций, ещё предстояло посетить местную Мекку дендрологического туризма – большой и красивый парк с названием «Александрия». Те, кто предположит, что парк разбит либо Александром Македонским, либо в его честь, ошибутся; здесь замешаны дела семейные давних польских владельцев всей округи. Он был старше её на двадцать с лишним лет, и его шикарным подарком стал парк, названный в честь возлюбленной. А одна из колонн, если я ничего не путаю, возведена в честь любимого коня.
Мы бродили по аллеям, смотрели вниз с развалин псевдогреческих руин на плеск рукотворного водопада. Мы трепали гривы каменным львам и шёпотом переговаривались с разных концов колоннады «Эхо», заглушая не слишком уверенную игру старичка, выводившего рулады на сопилке. Китайский мостик, с которого хорошо смотреть на лебедей, украшенный чугунными китайцами у своего подножия, к моменту нашего прибытия оказался со всех сторон заполонён туристами, которых вообще в парке наблюдается немало. Туриста от местного отдыхающего отличает одежда и план местности. Здесь и там то и дело встречаются вполне современные произведения чугуннолитейного искусства, как то: скамейка с треуголкой, плащом и ножнами, 1 шт.; древние пластические греки в ассортименте, 2 шт. На лавочке можно присесть и позировать проходящим мимо фотографам, а греков можно просто рассматривать. Один из них, с мечом, в шлеме и со щитом, интересен отсутствием прочей одежды и довольно детальными анатомическими подробностями. Учитывая то, что нога его – примерно семидесятого размера, можно понять, отчего дамы проявляют живой интерес к центральной частьи композиции. А вторая фигура, стоящая на центральной аллее, где ходят дети, выполнена скромнее, и потому самое интересное для девушек у древнего грека скрыто чугунной набедренной повязкой.
Когда мы пересекали протоку, приближаясь к белой, как гипс, скульптуре, издали напоминавшей княгиню Ольгу (совершенно безосновательно), мне пришла в голову вторая за день оригинальная мысль, в сочетании с первой вполне способная лечь в основу какого-нибудь модернистского течения в философии или стать идеологическим оружием в руках той или иной политической группировки. Свой писательский блокнотик я оставил дома, а идеи такого уровня, как я совершенно точно помнил из высказывания Любищева, забыть нельзя; ну, примерно так, или что-то в этом роде. Довольный собой, как свадебный слон индийского раджи, я мысленно потирал руки.
Побывав среди греков и китайцев, подивившись строению тюльпанового дерева и попытавшись безуспешно по виду, запаху и вкусу определить породу некоего хвойного кустарника, приняв солнечно-кислородную ванну и поймав ладонями редкую дождевую каплю спешно пролетающего облака – всё же, как приятно неподалёку от выхода натолкнуться на островок таких милых и родных берёзок! Я устремился туда, раскинул руки, запрокинул голову к небу и прокричал: «Родина моя!» – и, конечно, эта трогательная сцена тут же была фотографически запечатлена для иллюстрации известного анекдота.
Парк остался позади, пора выбираться и убираться... По дороге домой я вдруг осознал, что напрочь забыл обе свои оригинальные мысли. Обидно! Этот Любищев напутал что-то, наверное. Ну и ладно.