Дмитрий Королёв

16 сентября 2017

ТУРУНЧ

  • Турецкая ривьера

Сквозь иллюминаторы сначала наблюдались облака. Потом горы. Кто-то говорил, что и реки, и даже водохранилище. Очень похоже на наш Крым, только не Крым и не наш. Мне, сидевшему посередине, хорошо видно было только стюардесс. Наш небольшой научный коллектив после пополнения младшеньким летел в Турцию.

В аэропорту Доломана, в отличие от Борисполя, где мы отстояли пять очередей, не было ни каких-либо проблем, ни азиатской экзотики. Она началась по дороге. Для привлечения проезжающих мимо, в придорожных кафе недалеко от входа из простой трубы потоком льётся вода – никакой эстетики, но, несмотря на кондиционер в автобусе, очень притягательно.

Черепичные крыши, именно того кирпично-красного оттенка, который и должен быть у черепичных крыш, здесь можно видеть на зданиях любого типа, включая коровники и хоз. постройки, как новые, так и старые. Поначалу это нравится и умиляет, а потом начинает утомлять и раздражать. Взгляд рыщет по полям и весям в поисках чего-нибудь шиферного, рубероидного или хотя бы железного, но – нет.

Козы здесь являются доминирующей формой сельскохозяйственной жизни. Некоторую конкуренцию им составляют разве что кошки, но эти последние чаще встречаются не на пастбищах вдоль дорог, а на набережных, у ног туристов.

Снопы сена стоят в основном шалашиком, но встречаются и в форме прямоугольных параллелепипедов. Прогресс не остановить.

Из номера открывался шикарный вид на море и горы, бухту и городок одновременно. Всё остальное требовало небольших улучшений. Так, несколько смущала громкая музыка местных аниматоров, но мы же сюда не скучать приехали, правда? Что ещё сразу само обратило на себя внимание, так это подушки размером чуть не с полкомнаты. Я до сих пор не могу себе представить человека, способного подложить такое под свою голову, заснуть и проснуться без вывиха шеи.

Кроме того, спать пришлось без одеяла, которое было одно и досталось ассистентке. Летом для поддержания термодинамического равновесия в природе мне обычно хватает лёгкой простыни, однако и простыней свободных в номере не оказалось. Тогда я, памятуя, что от контакта с воздухом тело охлаждается, а от контакта с матрацем – нет, принялся проворачиваться, выставляя то одну, то другую свою сторону во внешний мир. Так я вертелся, пытаясь превратиться в одностороннее существо по Клейну, пока не запели петухи.

Пели они по очереди, каждый на своей ноте, как морские сирены, однако стихли все разом, когда подал голос муэдзин. «Господу богу, – орал он безрадостно, – помолимся!»

Тут я не выдержал, встал и закрыл окно, заодно навесив на телевизор свою рубашку, чтобы прикрыть светодиодный индикатор, который в ночи изображал из себя одинокую звезду.

Позже, прогуливаясь по городу, я заметил, что на призывы муэдзина никто не реагирует. Ставни не закрываются, торговля не прекращается, никто на колени не падает. Вообще не видно женщин в чадрах, даже платок на голове носят только старушки сельского типа.

Надо сказать, что наши наблюдения выявили расхождение между реальностью и известным анекдотом про похудение, турецкое радио и хорошую женщину, которую не надо портить. Реальные турецкие женщины, данные нам в ощущениях, мало отличаются от наших. Скажу больше, среди мужского контингента наши соотечественники страдают зеркальной болезнью чуть ли не в большей степени. Самыми стройными почему-то оказались поляки.

Из турецкой кухни помимо всем известных пахлавы и чорбы, сибаса на гриле и баклажанной мусаки, следует выделить армянскую яичницу и чаёк-чифирёк. В яичницу, которую здесь обозначают как Turkish Eggs Pan, добавляют зелёный стручковый перчик, а чай, во-первых, местного происхождения, и во-вторых, готовится в специальных агрегатах, вроде наших самоваров, только прямоугольной формы: внутри – кипяток, сверху – чайники с заваркой. Вот эта заварка там и держится в перманентно подогреваемом состоянии, аж пока её не выпьют. Местные добавляют воды, а я – нет, мне так больше нравится. Пьют этот терпкий чай из мензурок с узкой шейкой. Так лучше сохраняется тепловой и вкусовой градус.

Конечно, это не единственный популярный напиток. Сценка у барной стойки:

– Водка есть? Нет, просто водка. Никакой колы. Да больше, больше. Айс? Ну, айса чуть-чуть, ладно. Вот, это по-нашему.

Неудивительно, что нашей старшей научной сотруднице на просьбу дать просто воды неизменно дают водку.

Любопытно, что заказы по водке в чистом виде выполняются из отдельно стоящих бутылок. Наверное, потому, что в коктейлях, как бы их ни смешивали, собственно алкоголь не ощущается. Поэтому, надо полагать, и пьяных я здесь ни разу не встречал.

Ещё случай. Прошу на стойке «мохито» (разумеется, не себе), на что бармен извиняется и, сокрушаясь, говорит, что он очень плохой, может быть даже худший бармен на свете, потому что «мохито» у него нет. Взамен он сочиняет розовый коктейль из содержимого пяти бутылок и льда. Параллельно с тем же барменом пытаются объясниться три дамы, которые совершенно не говорят по-английски. «Три вина», – говорит одна. Дамам дают белое, они обсуждают результат, так как ожидали получить красное. Бармен говорит на это единственную знакомую фразу по-русски: «Я тебя люблю!»

А как-то раз одна посетительница попросила «секс на пляже». Чем всё закончилось, я досматривать не стал.

Сложность работы портье можно легко понять, если после решения своего вопроса (нам срочно понадобилось цуккини) немного задержаться и понаблюдать. «Всё прояснилось. Какому-то англичанину не понравилось, что рядом с ним лежит полотенце, и он его сбросил. Потом персонал полотенце убрал, и вот я здесь. Но если отель не может обеспечить совместное проживание разных национальностей, наверное, тогда не надо предлагать свои услуги?» Портье при этом невозмутимо что-то помечает в своих бумагах. Через минуту он переключится на клиента с вопросом о потерянном мячике.

В нашем пятизвёздочном отеле младший персонал не понимает ни русского, ни английского. В принципе, это почти та же модель сервиса, которая сейчас продвигается на Украине, чтобы нам было ни черта не понятно. (Кстати, из-за особенностей нашего законодательства я вынужден и путешествовать инкогнито, под именем Дмытро.) В особенности на меня произвёл впечатление белл-бой, который всеми доступными для языка жестов способами пообещал принести детскую кроватку, но так ничего и не принёс, а во время общения в глазах его сияло полное непонимание происходящего. Позже мы прекрасно общались с уборщиками и официантами посредством Гугль-транслейта.

В горах вокруг преобладают средиземноморские сосны, а в отеле – рукотворные заросли айвы, гранатов, смоквы, груш и пальм. Ориентируясь на шум ручья с водопадами, мы добрались до его истока. Истоком оказался отельный аквапарк, который мы принялись исследовать так же решительно и беспощадно, как и всё остальное. Когда подошло время общего сбора, оказалось, что старшая научная сотрудница куда-то пропала.

После тщательных поисков, с заходом в бар, она была обнаружена у самой высокой, но не слишком крутой горки, где простояла с полчаса, наблюдая за тем, как устроены спуски, повороты и окружающая вселенная. Когда подошёл я и поинтересовался, почему же мадам не едет, она указала на табличку с надписью 18+. В это время мимо нас на горку прошмыгнул очередной малец лет пяти. Я заметил, что 18 ей давно уже исполнилось, однако она всё равно колебалась, и мне пришлось продемонстрировать на личном примере все правильные и неправильные способы спуска, съехав с горки раза четыре. Но этого было недостаточно. К переговорам пришлось привлечь ассистентку, которая блестяще справилась с математически нетривиальной задачей, корректируя своё положение в жёлобе сразу пятью точками тела. Так мы всё преодолели.

Скажем несколько слов о черепахах. Где-то в окрестностях есть остров, куда возят на экскурсии, но что-то может пойти не так, и черепах там не окажется. Теперь я знаю, что именно происходит в этот несчастливый для экскурсантов день: реликтовые животные, привлекаемые донными отложениями приотельной бухты, заплывают на пляжи почти под ноги отдыхающим. Первый раз о черепахе я услышал, когда плавал у подобия коралла, исследуя не слишком пёструю флору и фауну. Одна дама поделилась с окружающими мужчинами, что-де чуть не столкнулась с большой черепахой. Судя по силиконовому бюсту дамы и синтетическим губам уточкой, я не придал её словам большого значения. Во второй раз я услышал о черепахе от ассистентки. Тут я не мог не поверить, но всякий научный эксперимент должен удовлетворять критерию воспроизводимости, так что я устроил на бедное животное охоту. Черепаха оказалась действительно большой. Где-то полметра в поперечнике. Я могу об этом говорить, так как два раза её ухватывал за панцирь и пытался оседлать, как львёнок из известного мультфильма. Правда, рептилия оказалась вёрткой, и прокричать «Эге-гей!» мне не пришлось. Несколько меньший экземпляр мне удалось поймать и притащить к пляжу ко всеобщему вниманию, а когда я черепашонка отпускал, он замахал своими ластами так, что унёсся сквозь толпу, как торпеда.

Ещё я видел оборванный якорь на дне, разноцветных каракатиц, любящую купаться в море собаку и прогуливающуюся у вечернего прибоя утку.

Со временем сидеть в отеле становится скучно, и мы отправились в поездку на катере, по окрестным бухточкам и городкам. Всё побережье живёт с туризма, но в одном месте нам попалось и что-то вроде резиденции. Вероятно, сюда иногда прилетает глава райцентра, порыбачить и ноги в море помочить.

Городок, где мы остановились, называется Турунч. Отсюда мы пешком ходили в Амос, на древнегреческие развалины, и на катере – в Мармарис. Развалины содержатся в идеальном состоянии. Дороги, кстати, тоже. Я обнаружил только одну ямку, да и ту – на обочине.

В отличие от Турунча, который легко проходится за один вечер не спеша и в тапках, Мармарис тянется вдоль берега на несколько километров, и, не считая пляжей, катеров и яхт, всё уставлено отелями, магазинами и кафе.

Всё блестит и сияет – если, конечно, не удаляться от туристических мест. Но мы же исследователи, нас потянуло. Пытаясь найти проход к старой крепости, мы забрели в старый город. Там, на извилистой улице, мы уткнулись в угрюмый дом без дверей, где среди куч всякого хлама сидел древнючий дед и всем своим видом говорил: а ну марш отсюда! Мы и ушли, конечно.

На набережной развёрнута система перехватывающих туалетов – оставить в море что-нибудь на память, несмотря на сгущающийся сумрак, у меня не было никакой возможности. А вот катер, на котором мы собирались обратно, выявил всю подноготную капитализма: извините, сказал капитан, но вас мало, и я на этом ничего не заработаю, так что идите ловить автобус. Что делать, мы ушли и отсюда.

Это была обычная маршрутка с кондиционером и светодиодной подсветкой, ненавязчивой музыкой и возможностью рассчитаться лирами, долларами и евро, карточкой и телефоном, с красными ковриками и занавесками. У нас бы так могли отделать свадебный лимузин. Водитель успевал общаться по телефону, хотя под колёсами был горный серпантин. Высокий профессионализм не мешал, а только помогал водителю говорить между делом с женой и дочкой, и даже, кажется, изучать содержимое пакета с едой. Доехали мы быстро и без переломов, к тому же дешевле, чем было бы на катере.

Некоторые считают, что не в еде счастье, и мы их поддерживаем, но не полностью, а процентов на 70. Оставшиеся тридцать совершенно законно занимает она самая, еда.

Наша старшая научная сотрудница, известный тортолог и ведущий пироголог, факультативно осваивала лукумоведение и пахлаводство. Для пищеварения не слишком полезно слышать, что такая-то сладость состоит в основном из манки, а в эдакой сэкономили на масле – но здесь у нас наука, слушать приходится. В холодильнике же с первых дней начала копиться опытная партия столовского лукума. Опыты мы будем ставить уже дома, на коллегах и родственниках.

В жизни каждого отдыхающего по системе all inclusive наступает момент, когда он перестаёт радоваться пищевому разнообразию полных тарелок и переключается на какие-нибудь помидоры с сыром. Опытные путешественники сидят на своих помидорах с самого начала. Но мы, как представители науки, пробовали всякое. Что интересно, солёные огурчики здесь ещё и перчёные, а хороший кофе подают почему-то вечером. Халву рекомендуется запивать молоком, предназначенным, вообще-то, для кукурузных шариков и хлопьев.

Несколько слов про телевизор. Посмотрел. Облучатели Саракша, так сказать, функционируют исправно со всех сторон, за десяток лет ничего не поменялось. В прайм-тайм те же лица, те же интонации. Вот она, действующая модель машины времени в натуральную величину, застрявшая в нашем не самом лучшем прошлом. И передайте, пожалуйста, Кобзону, что в 80 лет носить парик антрацитовой черноты слегка поздновато.

А вот ещё одно бытовое открытие. Придя на вечернее шоу с местными аниматорами и конкурсом, мы обнаружили глубочайший провал в знаниях по части поп-культуры. Надо было угадать мелодию, потом исполнителя, затем кинофильм, и всё по музыкальным фрагментам. Единственное, чем я помог команде, это к месту вспомнил фильм «The Good, the Bad and the Ugly».

Ещё о культуре. При отеле есть детская площадка с такими закоулками и закутками, что по всем канонам нашего общежития, со всей непреложностью и непреодолимостью краеугольных скреп где-то в укромном месте должна быть наложена куча, и, вероятнее всего, не одна. Заходя под бетонные грибочки, всякий раз я озирался и всматривался: нет ли где привычной опасности? – но нет, ничего такого там не было. Как такое возможно? Неужели именно так уходят в прошлое приметы знакомого времени и своеобразной цивилизации?

В заключение отметим, что Турция, с точки зрения неравнодушного исследователя, куда более европейская страна, чем наше домашнее средоточие Европы. В общем, проливы в первую мировую надо было брать.