Дмитрий Королёв

21 февраля 2008

ЧАЙНЫЙ КЛУБ

  • Лу Юй, Василий Иваныч и другие товарищи

Чайный клуб скрывается от посторонних взглядов за стенами обыкновенного жилого дома, за обыкновенной бронированной дверью, в подвале, тоже совершенно обыкновенном, однако перестроенном в соответствии с учением фэньшуй. И, хоть внутри нет ни одного китайца, всё оформлено так, что не остаётся сомнений: попить чайку и поиграть в го мы зашли в чайна-клуб.

В раздевалке, вызвавшей в моей памяти смутные воспоминания о моих давних занятиях спортом, мы переобулись в тапочки и по лестницам со свечами, под музыку для медитаций спустились в зелёную, как нам её назвали, небольшую комнату. Нас было человек десять; при входе в комнату пришлось снять и тапочки.

Древние китайцы не пользовались ни табуретами, ни стульями, однако в совершенстве владели искусством сидения на полу. Нам, находящимся в самом начале всемирной китаизации, усесться так, чтобы не слишком задевать друг друга ногами, удавалось с трудом.

Обнажение до носков многое говорит о человеке. Помните Пола Вулфовица, руководителя Всемирного банка, который при входе в мечеть был вынужден снять ботинки? Дырявые носки, среди прочего, стоили ему карьеры. А ведь если подумать, то выходит, что честный был человек, жил на одну зарплату. По нашим же носкам видно, что каждый имеет если не две-три работы, то хотя бы левый приработок и уклонение от налогов. У одной девушки носки оказались изумрудно-зелёными, под цвет комнаты. У другой – в шотландскую клетку. Мужчины в основном придерживались практичных тёмных тонов; мои носки были белыми, под цвет рубашки.

Когда нам принесли меню и чаекомплект, состоящий из газовой горелки, стеклянного чайника и термоса, некоторые стали иронизировать, другие – хихикать, но Василий Иваныч (президент УФГО, пятый дан, чёрные носки), призвал общественность к спокойствию и уважению древних традиций. Все как-то сразу притихли и действительно заинтересовались интерьером – бамбуковыми шестами, деревянными полками и странной глиняной посудиной с дырочками непонятного назначения, вокруг которой мы и сидели, как у очага.

В меню был только чай. Желудок недоумённо заурчал. Я вступил с ним в непростые переговоры и был ими так занят, что без колебаний согласился с чьим-то предложением остановиться на чае за 200 гривен с белым ворсом на кончиках листьев или чем-то подобным.

Огонь зажёгся позже. Вошедшая дама славяно-греческой наружности – кажется, я её уже видел раньше примерно в той же роли в кафе «Тысяча и одна ночь», где официанткам положены шёлковые шаровары, – была одета в китайский сарафан; плавными движениями церемониального толка, поставив поднос с чашечками на пол, она уселась перед посудиной и представилась. Затем предложила познакомиться с чаем и тут же показала, как это следует делать: нечто вроде соусницы, где находились сухие веточки чая, нужно поднести к лицу и где-то полминуты вдыхать их аромат. «Будьте осторожны, – говорила она, – этот чай из-за своих ворсинок очень коварен». Чиркнув спичкой, она разожгла горелку и водрузила на неё чайник, до половины наполненный водой.

Согласно церемониалу, передавать соусницу и вообще всё нужно по часовой стрелке и двумя руками. Пока мы внюхивались в нового знакомого, чайная дама посвящала нас в подробности метода Лу Юя.

Несмотря на то, что древним китайцам было известно, как движется часовая стрелка, механических часов у них не было. Также у них не было ни газовых горелок, ни стеклянных чайников, поэтому степень нагревания воды им приходилось вычислять на слух. Зато они всегда умели обыденным вещам придать ореол красоты и таинства. Это мы, сухие рационалисты, знаем три агрегатных состояния, а китайцы, наблюдая за вскипающей водой, по величине кружащихся пузырьков выделяют ещё «рачий глаз», «крабий глаз», «рыбий глаз» и, наконец, «жемчужную нить». Интересно, что собственно до кипения воду не доводят, несколько раз её «омолаживая», то есть отливая из чайника и доливая из термоса. Причём, именно теперь нам открылось назначение дырочек в глиняной посудине – это сложная система стоков. Тут же стоят и чашечки, из настоящего китайского фарфора. Заводские, не без гордости отметила ведущая. А почему одни чуть выше, другие чуть ниже? Какие были, такие и поставили, с достоинством пояснила она. Всё это длится около часа, но удовольствие можно растягивать настолько, насколько хватает историй про Лу Юя и древний Китай. О том, как император прознал, что есть такой чайных дел мастер... В миг, когда начинается «шум в соснах», деревянными щипцами вода очень быстро и сильно раскручивается по часовой стрелке, и в неё бросаются чайные листья, предварительно настоявшиеся в соуснице с холодной водой. Верчение листьев в водовороте, подсвеченное неровным пламенем свечей, дрожащим от нашего дыхания, – это самый красивый, завораживающий момент церемонии.

Листья, облепленные пузырьками воздуха, если смотреть на них снизу, похожи на горы, покрытые снегом, если только представить, что вершины гор тянутся вниз. Постепенно чаинки начинают опадать; когда все они оказываются на дне, чай готов, его разливают по чашкам и раздают по кругу; дама желает нам насладиться общением с чаем и удаляется.

Мы с нетерпением припадаем к своим мензуркам. Четверть чайника ещё остаётся. Народ молчит.

Должен признаться, что мой метод заварки чая несколько иной. Я заливаю его кипятком прямо в чашке, причём листьев должно быть много, а воды – мало. Поэтому неудивительно, что утончённый аромат напитка мне напомнил третью производную то ли от краснодарского чая, то ли от липового.

Ну, мы же сюда не только за этим пришли: отодвинув чайные доски, мы достали доски го, разбились по парам и принялись играть. Мне попался Андрей Кравец (четвёртый дан, цвета носков не помню), которому я, последовательно увеличивая количество фор себе, проиграл сначала все партии, а потом и право последней чашки.

Между тем, воздуха становилось всё меньше. Когда я решил, что надо бы всё же кого-то обыграть, и встал, чтобы перебраться к новичкам, под монотонное пение китайских певуний меня слегка зашатало. Чай тут, конечно же, ни при чём. Какой, в сущности, может быть эффект от кипятка, даже и умело подкрашенного?..

Мероприятие подошло к логичному завершению. Собирая доски, народ начал шуметь, но Василий Иваныч призвал к уважению древних традиций. Все притихли, в последний раз оглядели бамбуковые шесты, рассчитались, обулись в тапки, потом переобулись, оделись, прихватили рекламки и вышли. Лёгкие наполнились морозным воздухом. Пора по домам.

Пробирать чаёк начал уже на улице.

– Хорошо посидели, – сообщил я окружающим, – попили чайку.

– На 200 гривен, – сказал Андрей.

– Хи-хи! – сказала Настя.

И тут нас всех обуял необычайно острый приступ смеха.

– Воображаю, – воскликнул я, – как они потешаются, напоив очередных клиентов кипяточком за 200 гривен!

– Хи-хи!!! – сказала Настя.

– Ха-ха!!! – отметил Андрей. Потом добавил: – А как ты воду набирал!

Вдруг я вспомнил, что действительно, когда мы всё допили, мне пришла в голову неожиданная мысль: а не сходить ли в уборную, не наполнить ли чайник водой, раз уж нам горелку оставили. Эту смелую мысль я немедленно реализовал, но оказалось, что вода в умывальнике отчего-то уж слишком пенистая, причём пена отнюдь не желает опадать. Так я и принёс чайник, полный пены. Когда Василий Иванович в очередной раз призвал к уважению традиционного гостеприимства, меня заела совесть, и я решил пену смыть. Однако в туалете меня застал кто-то из персонала. Я ему зачем-то сообщил, что вот, чайник мою. Он устало махнул рукой: не надо, мы сами.

– Хи-хи! – сказала Настя.

– Думаю, – заметил я, – что каждый второй чайник им возвращается с пеной.

– Хе-хе, – согласился Андрей.

– Сейчас приеду, – не мог остановиться я, – заварю себе чайку!.. В следующий раз пойдём в русскую чайную, с самоварами и блинами!..

А когда к нашей милой беседе подключился Василий Иваныч с рассказом о том, как он ходил в баню, я понял, что чаёк всё же был недурён, а Лу Юй знает толк в этом деле.

Так что дома я уже ничего, конечно, не пил.